что дольше всех
держались он и А. Гинзбург, даже пытались покончить с собой. Итолько узнав, что все уже сдались, а также под воздействием пытки бессонницей, Якубович стал давать нужные показания34. Утверждение Якубовича о том, что он сдался последним, не совсем точно: Якубович и Гинзбург «сломались» в декабре 1930 года и сразу стали давать показания в соответствии со сценарием следствия, в то время как один из основных обвиняемых - Суханов в декабре еще давал показания, противоречившие разработкам ОГПУ.
По утверждению Якубовича, наиболее активно из меньшевиков со следствием сотрудничали В. Громан и К. Петунин, которым обещали скорую реабилитацию. Громана следователи к тому же подпаивали (в 1937- 1938 годах этот метод парализации воли, возможно, применялся также к склонному выпить А. Рыкову). После окончания процесса Громан восклицал: «Обманули! Обманули!»35 Авот с Рамзиным, который не кричал об обмане, вышло по-другому: он получил работу и реабилитацию, а впоследствии и Государственную премию. Петунин помог следствию разработать классическую схему меньшевистского заговора, в которой члены организации красиво распределялись между ведомствами. Но потом под давлением показаний меньшевиков эту схему придется изменить, сквозь нее проступит какая-то другая реальностьБ
Якубович утверждал, что следствие не было заинтересовано в выяснении истины. Во-первых, обвиняемый В. Иков действительно находился в связи с заграничной делегацией РСДРП, вел переписку и возглавлял «Московское бюро РСДРП», однако о своих истинных связях ничего не сообщил. Во-вторых, получив от следователя А. Наседкина очередные показания, которые нужно было подписать, Якубович воскликнул: «Но поймите, что этого никогда не было, и не могло быть». На это следователь ответил: «Я знаю, что не было, но «Москва» требует». В-третьих, работа специалистов проходила под бдительным контролем таких руководителей, как Дзержинский, Микоян и др. Вих компрометации Сталин не был заинтересован. Тем не менее они после придирчивого анализа предложений спецов утверждали их. Опровергая свое вредительство, Якубович задает вопрос: «Что же, все были слепы, кроме меня?»36 Действительно, признания во вредительстве без конкретных актов диверсий и террора - явный признак фальсификации. В-четвертых, арестованный за взяточничество М. Тейтельбаум сам попросился у следователей в «Союзное бюро», чтобы умереть не как уголовник, а как «политический». Показания Тейтельбаума о
взяточничестве были уничтожены. В-пятых, схема следствия была плохо скроена. Самым слабым местом стал «Визит Р. Абрамовича». Хотя были другие эмиссары меньшевиков, задержанные ОГПУ, известный меньшевистский лидер Абрамович должен был придать организации больший вес. Но выяснилось, что в СССР Абрамович не был (во всяком случае, это он сумел доказать в Германском суде). Когда выяснилось, что ОГПУ ошиблось с Абрамовичем, схема не стала пересматриваться. В-шестых, председатель суда Н. Крыленко, хорошо знавший Якубовича, побеседовав с ним перед процессом, сказал следующее: «Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноватыБ Вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это - наш с Вами партийный долг. На процессе могут возникнуть непредвиденные осложнения. Ябуду рассчитывать на Вас». Этот призыв помог Якубовичу покончить с собственными колебаниями: нельзя сорвать процесс в такой тяжелый для страны момент. Якубович произнес на процессе пламенную речь против телеграммы заграничной делегации РСДРП, в которой организаторы процесса обвинялись в фальсификации. Якубович не без гордости пишет об этом: «Это была одна из моих лучших политических речей. Она произвела большое впечатление на переполненный Колонный зал (я это чувствовал по моему ораторскому опыту) и, пожалуй, была кульминационным пунктом процесса - обеспечила его политический успех и значение»37.
После опубликования письма Якубовича наиболее очевиден вывод, с которым считается ныне большинство историков, о полной фальсификации дел 1929-1931 годов. Никаких оппозиционных организаций не существовало.
Раз так, ставится вопрос: зачем понадобилось Сталину фальсифицировать эти дела, жертвуя полезными специалистами?
Историк О. В. Хлевнюк пишет: «Расправляясь с «буржуазными специалистами», сталинское руководство не только перекладывало на них вину за многочисленные провалы в экономике и резкое снижение уровня жизни народа, вызванные политикой «великого перелома», но и уничтожало интеллектуальных союзников «правых коммунистов», компрометировало самих «правых» на связях и покровительстве «вредителям». По такой схеме была проведена и новая акция против «вредителей» в 1930 году»38. Но в 1932 году социальные бедствия будут еще сильнее, чем в 1930-м, а разоблачение политических групп будет свернуто. Более серьезна другая
версия: группы спецов, привлеченные правыми для своих целей, представляли реальную политическую опасность в союзе с «правыми».
Вавгусте, вскоре после арестов, Сталин писал Молотову: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский). Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять»39. Но связь не вскрылась, Грома-на и Кондратьева не стали расстреливать. Сталинская система не была реализована. Это лишний раз позволяет усомниться в том, что Сталин был единственным архитектором процесса. Определенная доля истины следователей все-таки интересовала - были ли обвиняемые политически связаны с правыми, что планировали на самом деле. Азатем уже на реальность можно было «навешивать» дополнительные обвинения, позорящие внепартийную оппозицию.
Специально выбивать показания на правых нужно было только в том случае, если Бухарина планировалось не только политически уничтожить, но и посадить. Показания на Бухарина не моргнув глазом дал Рамзин, но цену его показаниям в ОГПУзнали. Как мы увидим, Сталин серьезно относился к тем показаниям Рамзина, где тот говорил о своих зарубежных контактах, но представить себе этого правого либерала рядом с правым коммунистом без «передаточных звеньев» было невозможно. На всякий случай Сталин «прощупал» Бухарина, сообщив ему о показаниях Рам-зина. Потрясенный Бухарин написал письмо Сталину: «Те чудовищные обвинения, которые ты мне бросил, ясно указывают на существование какой-то дьявольской, гнусной и низкой провокации, которой ты веришь, на которой строишь свою политику и которая до добра не доведет, хотя бы ты и уничтожил меня физи-ческиБ Правда то, что я терплю невиданные издевательстваБ Или то, что я не лижу тебе зада и не пишу тебе статей a la Пятаков - или это делает меня «проповедником террора»?»40. В это время Бухарин даже думал о самоубийстве. Несколько лет спустя он в частном разговоре характеризовал коллективизацию как «массовое истребление совершенно беззащитных и несопротивляющих-ся людей - с женами, с малолетними детьмиБ»41.
Меньшевик Суханов рассказывал о своих встречах с Бухариным, на которого возлагал надежды: «Но правые не выступили и уклонились от борьбы. Явысказал по этому поводу Бухарину свою
досаду и мнение, что правые выпустили из рук собственную победу. Я сравнивал при этом правых с декабристами, которые были бы победителями, если бы действовали активно, а не стояли бы неподвижно, с войсками, готовыми в бой, на Сенатской площади. Бухарин отвечал мне, что я ничего не разумеюБ События развиваются в направлении, им указанномБ В будущем предстоит перевес отрицательных сторон проводимого курса над положительными, только тогда можно говорить о победе его принципов»42. Несмотря на то, что для Бухарина эти воспоминания Суханова были неприятны (еще одна беседа с оппозиционным деятелем «за спиной партии»), но никакого «криминала» Суханов не сообщил - речь шла о весне 1929 года, то есть о периоде до капитуляции Бухарина в ноябре.
Не было ничего удивительного, что внепартийная оппозиция симпатизировала правым коммунистам. За это правых можно было попрекнуть: «Ивредители из промпартии, и чаяновско-кондрать-евское крыло, и громановское крыло, все они чаяли победы правых оппортунистов»43, - говорил В. Куйбышев. Но симпатии к тебе «врагов» ненаказуемы.
«Выбитые» показания на правых ничего не меняли. Ибез них Бухарина можно было унижать сколько угодно. Вдекабре 1929 года его вполне лояльная статья «Технико-экономическая революция, рабочий класс и инженерство» была подвергнута унизительной для Бухарина цензуре. Куйбышев, ознакомившись в проектом статьи, отчитывал Бухарина: «Это твое первое выступление после ссоры с партиейБ Статья выдержана в стиле «как ни в чем не бывало»Б как выступал раньше: и за что же меня
