знал, что есть принципиально другие мотивы, но пока молчал.

Конференция также ругала правых, значительно преувеличивая их «оппортунизм». Они, мол, против создания крупных пред-

приятии, перешли на позиции кулака. Реальные правые и нарисованный резолюцией образ не совпадали. Но ведь Бухарина и заклеймили за то, что их взгляды совпадают с правыми не полностью. Для того чтобы укрепить монолитность партии на новой основе, была объявлена чистка ВКП(б) и кампания самокритики. Партийные кадры должны были сами сообщать на себя компромат.

Теперь Сталин свободно, по своему усмотрению распоряжался перемещением людей. Он мог привлечь к управленческой работе оппозиционеров слева и понизить оппозиционеров справа. Долго решали вопрос о трудоустройстве Бухарина и Томского. «Бухарин умолил всех не назначать его на Наркомпрос и предложил, а затем настаивал на НТУ (Научно-техническое управление ВСНХ.- А.Ш. ), - рассказывал Ворошилов Григорию Орджоникидзе 8 июня 1929 года. - Яподдержал его в этом, поддерживало еще несколько человек и большинством в один голос (против Кобы) мы провели его»³. Стремления Бухарина понятны. Новое место, предполагавшее ответственность, могло стать для лидера правых новой Голгофой. Его бы начали травить за реальные и выдуманные провалы в работе, как в свое время Каменева, Бухарин предпочел бы отойти в тень, ближе к источникам экономической информации, откуда можно будет нанести аргументированный удар по Сталину в случае провала его политики. Сталин понимал эту угрозу, но не хотел по этому поводу конфликтовать со своими товарищами. Впрочем, к этому времени и Орджоникидзе, которого Бухарин обвинял в грубости, считал, что «он, совершенно неожиданно для нас, оказался человеком довольно неприличным. Он будет делать все от него зависящее, чтобы создать впечатление, что его обижают и угнетают, в то же время сам всех будет мазать гб»⁴. Сталин и в дальнейшем называл Бухарина «прогнившим насквозь пораженцем и дохлым оппортунистом»⁵.

8 июля «Правде» было запрещено публиковать статьи Бухарина без предварительного согласия вышестоящих органов. Вавгусте 1929 года началась уже открытая травля Бухарина «и его школы». Шельмуемые в прессе бухаринцы не могли ответить своим противникам публично. Вся идеология НЭПа подвергалась уничтожающей критике, хотя официально она так и не была отменена.

В августе 1929 года в СССР была введена карточная система, рыночная экономика сворачивалась. Вопреки данным крестьянам гарантиям, в июне 1929 года принудительная продажа «излишков» была узаконена. Количество этих «излишков», изъятых государ-

ством, оценивается в 3,5 млн. т в 1929 году. Ситуация продолжала ухудшаться. Еще в июле нарком внешней и внутренней торговли А. Микоян писал Г. Орджоникидзе по поводу хороших видов на урожай: «Истрану выведем из затруднений, и наших правых друзей оставим в дураках». Но взять выращенный хлеб оказалось непросто. Ив сентябре тот же Микоян писал Молотову: «Все говорят об августовских хороших заготовках, умалчивая о начале сентября, когда всюду, где я был, произошло падение заготовок»⁶.

Сталин решил, что больше ждать нельзя. 7 ноября он выступил со статьей «Год великого перелома», в которой утверждал, что «оптимальный вариант пятилеткиБ превратился на деле в минимальный вариант пятилетки», что удалось достичь коренного перелома «в развитии земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному зем-леделиюБ в недрах самого крестьянстваБ, несмотря на отчаянное противодействие всех и всяких темных сил, от кулаков и попов до филистеров и правых оппортунистов»⁷.

Эти оптимистические строки не раскрывали смысла происходящего. Всекретных письмах и директивах Сталин предлагал снимать с должности и предавать суду председателей колхозов, продающих хлеб на сторону. Вэтом и заключалась необходимость коллективизации для осуществления напряженных планов индустриализации - создать послушную систему управления каждым крестьянином, получить возможность брать весь хлеб, оставляя крестьянину лишь минимум.

Пленум ЦК 10-17 ноября сделал новый шаг в ускорении индустриального скачка и коллективизации, темп которой превзошел «самые оптимистические проектировки»⁸. Из этого следовало, что и остальные цифры пятилетки можно пересматривать во все более оптимистическом духе. Теперь уже признавалось, что можно создавать колхоз безо всякой техники. Для обслуживания нескольких колхозов создавались машинно-тракторные станции (МТС). Благодаря этому колхозники превращались в батраков государства, технически полностью зависимых от государственной структуры. Ине только технически.

Пленум провозгласил «банкротство позиции правых уклонистов (группа т. Бухарина), являющейся не чем иным, как выражением давления мелкобуржуазной стихии, паникой перед обострившейся классовой борьбой, капитулянтством перед трудностями социалистического строительства»⁹. Щадящие формулировки ос-

тались в прошлом. Опасения по поводу катастрофических результатов индустриального рывка теперь означали капитулянтство и правый уклон.

Перед правыми встала та же альтернатива, что и перед троцкистами, - продолжать отстаивать свои взгляды или продолжать оставаться в партии. 12 ноября Бухарин, Рыков и Томский подали заявление о «снятии разногласий», но отказались каяться в ошибках. Это заявление было охарактеризовано пленумом как «фракционный маневр». Бухарин был выведен из Политбюро как «застрельщик и руководитель правых уклонистов»¹⁰, а Рыков, Томский и Угланов предупреждены, что и к ним будут применены оргме-ры в случае, если они не откажутся от борьбы. 26 ноября лидеры правых подписали заявление, в котором признали свои взгляды ошибочными. Рыкова пока оставили на посту председателя Совнаркома.

Тем временем Сталин завершал подготовку к грандиозному социальному перевороту, созданию новой, нерыночной системы бюрократического управления обществом. Под новый год он дал сигнал к уничтожению кулачества как класса и выполнению пятилетнего плана в четыре года. Начался решающий рывок к новому обществу.

21 декабря 1929 года страна пышно отмечала 50-летний юбилей Сталина. Никогда еще с царских времен пресса страны так дружно не восхваляла одного человека, который был жив и полон сил. Рождался культ личности Сталина, и это тоже было сознательным шагом вождя, продиктованным не столько тщеславием, сколько политическим расчетом. Отныне никто не мог легально бросить вызов Сталину как стратегу. Он становился единоличным кормчим страны не в силу своего поста, а по причине гениальности. Гения нельзя переизбрать. Вначале 30-х годов исчезают упоминания поста генерального секретаря. Сталин становится вождем партии не в результате голосования, а в силу гигантского, постоянно подогреваемого славословиями авторитета. Никто не может оспорить его решений, за ним - последнее слово в спорах, он - хранитель и гарант избранной в 1929 году стратегической линии.

Вэтом заключалось важное преимущество и источник угрозы. Теперь Сталина нельзя было переспорить, его можно было лишь сместить внезапным ударом. Сталин вернулся к режиму самодержавия, который в России ограничен только переворотом.

«Большой скачок»

Политика ускоренного создания индустриального общества (при разрушении традиционного) вела к тому, что миллионы людей меняли свою классовую принадлежность и образ жизни. На какое-то время они превращались во взрывоопасную деклассированную массу. Эти люди пытались устроиться в новой жизни, но получалось это далеко не сразу. Маргинальные массы стремились сделать карьеру в партийных и государственных органах, а для этого нужно было освободить места от «старых кадров», не поддерживавших «великий перелом». Болезненность «перелома» вызывала массовое недовольство, иногда - отчаяние сотен тысяч и миллионов людей. Это в любой момент могло вызвать широкомасштабный социальный взрыв или иные проявления социально-политической нестабильности, в том числе переворот и новую гражданскую войну. При этом запрет на любые формы публичной оппозиции, как во времена Российской империи, делал переворот единственным средством изменения политического курса. Правящая группа не могла этого не учитывать, тем более что еще недавно эти методы были в арсенале революционного движения.

Такая ситуация ставила перед сталинской группой в ЦКВКП(б), руководившей преобразованиями 30-х годов, задачу контроля за тем, чтобы масса деклассированных элементов, составлявших опору радикальных действий партийно-государственного руководства, не превышала опасного «критического объема» и чтобы