— А ты пытался что-либо предпринять?
— Уже давно, — ответил Тони надевая очки снова, и Люси сразу же почувствовала, как между ними выросла плотная непроницаемая стена. — Я устал от всех этих докторских штучек, — продолжал он. Прислушиваясь к его медленному невыразительному низкому голосу, в котором явно сквозили усталость и скепсис, Люси вспомнила ту поспешную сбивчивую скороговорку, которой он говорил в детстве. — Мы видели оленя, — звучал у нее в ушах высокий ломкий юношеский голос. — Он пришел на озеро на водопой…
— Тони, в чем дело? Что с тобой? — порывисто спросила Люси.
Тони был явно удивлен. Он некоторое время помедлил с ответом, поворачивая чашку кофе на блюдце.
— А, — догадался он. — Вижу, Дора не теряла времени даром.
— Дело не только в Доре. Глядя на тебя сразу можно заметить, что…
— Со мной все в порядке, — резко перебил ее Тони. Он покачал головой и продолжал официально почтительным тоном. — Между прочим, что думаешь о ней? О Доре…
— Она красива.
— Да?! — угодливо согласился Тони.
— И очень несчастна.
— Ну, так уж бывает, — сказал он сухо.
— И она боится.
— Сегодня все чего-то боятся, — ответил Тони. Теперь он говорил быстро и нетерпеливо, и Люси показалось, что он готов встать из-за столика и убежать.
— Она боится, что ты оставишь ее, — настойчиво продолжала Люси, надеясь, что задев его, заставив его отвечать, причинив ему боль, она сможет восстановить утерянную между ними связь.
— Наверное, это лучшее, что можно для нее сделать, — улыбнулся Тони. — Но все не так серьезно. Не знаем мы таких людей, которые бы кого-то не оставляли все время.
— Тони, — Люси поспешила переключиться на другую тему. — Почему ты живешь в Европе?
Тони озадаченно посмотрел на мать.
— Ты настоящая американка. Они все считают, что жить в Европе аморально.
— Не в этом дело, — сказала Люси, вспоминая неуютную, бедно обставленную безликую квартирку, которая была явно предназначена для временного жилья — коротких визитов или для людей без всяких корней. -Просто — здесь твой дом… И твоя жена, ребенок… Тони кивнул.
— Именно, — ответил он. — Это же самое важное. Это снимает с тебя чувство ответственности.
— И сколько же времени ты уже не бывал дома?
Тони казалось задумался. Он склонил набок голову и полузакрыв глаза, солнце блестело на стеклах его очков. — Восемнадцать лет, — ответил он наконец.
Люси почувствовала, что краснеет.
— Я не об этом. Я имела в виду с тех пор, как ты вернулся в Штаты.
— Пять-шесть лет, — небрежно бросил он, наклоняя вперед голову и задумчиво отодвигая чашку подальше от себя на столике, как шахматист, делающий ход.
— Ты собираешься когда-нибудь вернуться?
Тони пожал плечами.
— Может быть, кто знает?
— Дело в деньгах?
Тони усмехнулся.
— А, — сказал он, — так ты успела заметить, что мы не самая богатая американская молодая пара в Европе?
— А где те деньги, которые ты получил по завещанию после продажи дела? — спросила Люси.
Тони снова пожал плечами.
— Как это бывает, — сказал он. — Ложные друзья, беспорядочная жизнь, неудачные капиталовложения. Бог дал, бог взял. Я и не очень держался за них. Они создавали у меня чувство неловкости. — Он внимательно вглядывался в лицо Люси, произнося эти слова. — А у тебе как с деньгами?
Тон его звучал строго, как на допросе.
Люси решила не отвечать на этот вопрос.
— Если тебе когда-нибудь понадобятся деньги…. — начала она.
Тони движением руки остановил ее.
— Осторожнее, — предупредил он, — это может тебе обойтись недешево.
— Я вполне серьезно.
— Запомню, — мрачно пообещал Тони.
— Дора сказала, что ты не очень доволен своей работой…
— Что прямо так и сказала? — удивленно спросил Тони.
— Ну, не точно этими словами. Но она говорила, что ты подписываешься не своим именем и…
— Я еще не такой мастер, чтобы это имело смысл. — Тони произнес эти слова задумчиво, будто обращался к себе самому, а не к ней. — И вообще, это рутина, бесполезная, гнетущая рутина.
— И почему же ты не занимаешься чем-то другим? — поинтересовалась Люси.
— Ну прямо как моя жена, — улыбнулся Тони. — Это должно быть общая женская точка зрения — если тебе не нравится то, что ты делаешь, закрывай лавку и завтра же начинай что-то другое.
— А медицинская школа? — спросила Люси. — Я слышала, что ты делал успехи, пока не бросил…
— Я два года возился с трупами, — ответил Тони. — У меня была легкая рука на мертвых и мои учителя были обо мне высокого мнения…
— Я знаю, — перебила Люси. — Я знаю одного человека из Колумбии , он рассказывал мне. И почему же ты бросил?
— Ну, когда получено наследство, кажется безумно глупо вкалывать по четырнадцать часов в сутки, имея столько денег на счету, да и вдруг захотелось попутешествовать. Кроме того, — добавил Тони. — Я понял, что не хочу никого лечить.
— Тони… — голос Люси звучал приглушенно, напряженно отдаваясь в ее мозгу.
— Да?
— Ты действительно такой, Тони? Или просто хочешь таким казаться?
Тони откинулся на спинку стула и проводил глазами двух девушек в черных платьях, которые переходили улицу перед кафе. — Я сам не знаю. Жду, пока кто-то не скажет мне.
— Тони, ты хочешь, чтобы я уехала и оставила тебя одного?
Он не сразу ответил. Он неспеша снял очки и осторожно положил их на столик перед собой. Потом сурово посмотрел на мать, его лицо было неприкрыто, незащищено, глубокие знакомые глаза смотрели печально и изучающе.
— Нет, — наконец произнес он и протянув руку, нежно прикоснулся к Люси. — Я этого не вынесу.
— Сделай для меня одну вещь.
— Что именно? — в его голос снова вернулась настороженность и недоверие.
— Поедем со мной в Нормандию сегодня. Я хочу посетить городок, где погиб твой отец, пойти на кладбище, где он похоронен. У меня с собой письмо от человека, который был с ним, когда это случилось и я знаю называние городка… Озьер.
— Озьер, — повторил Тони, снова надевая очки и восстанавливая барьер между ними, будто он уже пожалел о своей мимолетной слабости. — Я проезжал там. Я не видел никаких мемориальных табличек. — Он саркастически засмеялся. — Что за место для героической смерти!
— А ты разве не знал?
Тони отрицательно покачал головой.
— Нет. Ты прислала мне телеграмму с сообщением о его смерти. И все.
— Ты знал, как это произошло?
— Нет.
— Он узнал, что там была группа немцев, которые хотели сдаться в плен и пошел к ним под белым