Закончив свои труды, негр соскочил с груди Деймона и исчез. Больной остался лежать в полном одиночестве. Свет – впервые за все время – почти потух, а звук сирены, вначале приблизившись, начал вдруг замирать и вскоре стих окончательно.

«Я брошен. Я оставлен всеми», – думал Деймон. Шейла его предала, не поверив его словам. И вот он лежит во тьме и ждет чего-то, жалея, что адская машинка сразу не взорвалась.

Через палату туда-сюда сновали врачи и сестры, и прикованный к кровати Деймон изо всех сил просил у них воды. Он стонал, посылал сигнал взглядом, шевелил пальцами. Мучители проходили мимо него. Он воспринимал себя нищим у дверей храма, а медиков – прихожанами, которые спешат на церемонию бракосочетания или крестин.

Деймон дышал через респиратор, потому что у него возникло осложнение, которое одни специалисты считали вирусной пневмонией, другие застойным явлением, а третьи коллапсом легких. Деймон отрешенно следил за своим состоянием и за попытками врачей что-то сделать. В один из редких визитов доктора Рогарта он начертал печатными буквами вопрос: «Я умру?»

– Все умрем, – ответил доктор Рогарт.

Деймон, чтобы не видеть этого отвратительного типа, попытался презрительно отвернуться, но у него и на это не хватило сил.

Деймону стало казаться, что в своре врачей имеется один, которому поручено терзать его жаждой. У него были светлые, неопрятные вислые усы, такие же светлые длинные волосы и безумный, хитрый взгляд. Усатый бегал по палате, полы распахнутого халата развевались за его спиной. Он олицетворял некий мистический план, связанный каким-то образом с персидским ковром. Доктор заставлял Деймона принимать позы, соответствующие рисункам на ковре, и в этих позах фотографировал. Иногда Деймон стоял в песках, на фоне закрывающих полнеба монументов или бесконечных рядов гробниц, залитых светом безжалостно палящего солнца. Иногда он висел на голых ветвях дерева, стоящего на островке в центре озера, от поверхности которого лучи солнца отражались ярким пламенем. Деймона перемещали с одного места на другое как по волшебству за доли секунды, а доктор, он же Маг, бегал вокруг него, щелкая затвором фотоаппарата и напевая какую-то веселенькую мелодию. Доктора сопровождала медсестра с морщинистой, усохшей физиономией и в крайне неопрятном халате.

Деймону каким-то образом удалось установить с Магом контакт, и тот охотно вступал в беседу – очень часто вполне дружелюбную.

– Скажите, что вы затеяли? – однажды спросил Деймон.

– Увидите, когда все закончится, – ответил Маг. – Вообще-то я участвую в конкурсе. Один туристический журнал обещает приз за фотомонтаж, максимально соответствующий рисунку на моем ковре. А вам, впрочем, как и всем остальным, надо прекратить нытье насчет воды.

Это был первый намек на то, что во власти Мага есть и другие люди.

– Все перестанут жаловаться, если вы им хоть раз позволите выпить столько, сколько они пожелают.

– Ну хорошо, – рассмеялся Маг. – Я разрешу всем пить с десяти утра до полудня. Однако – я прошу вас запомнить мои слова – к двум часам дня они опять начнут выть, выклянчивая воду.

Он отвязал Деймона от дерева и рассмеялся, увидев, как тот, бросившись к озеру, погрузил лицо в прохладную глубину.

Когда в два часа пополудни Маг снова привязал его к дереву, Деймон испытывал такую жажду, какой раньше ему испытывать не приходилось. Отовсюду до него доносились стенания: «Воды… Воды…» Несмотря на эти стоны, Деймон слышал, как смеется Маг.

Вдруг, сам не зная почему, Деймон стал отличать день от ночи. Теперь по ночам он находился на нижней палубе корабля, в это время его никто не пытался ослепить ярким светом. Ночная дежурная, а он уже кое-кого начал узнавать, была красивой, изящной, загорелой женщиной с восхитительным тихим голосом. В то время, когда эта молодая женщина дежурила у ложа Деймона, ее навещал один из молодых врачей – могучий парень с бычьей шеей. Он все время шутил по поводу ее загара.

– Когда ты приляжешь на солнышке в следующий раз, мне хотелось бы прилечь рядом, – говорил, сопровождая слова хриплым смехом, этот бык. Допускал он и другие сильные замечания в адрес прелестной женщины. Сальные слова в присутствии столь тонкого и деликатного создания, думал с отвращением Деймон. Но одной из ночей его сердце было разбито. Бычья шея в очередной раз проскользнула в его палату и что-то прошептала на ухо дежурной. Воздушное создание склонилось над Деймоном и негромко сказало: «Я удалюсь на несколько минут».

Деймон знал, что дежурная уходит для того, чтобы забраться с похотливым врачом в пустующую постель такого же, как и он, Деймон, бедолаги.

Через некоторое время он оказался как раз с этим доктором в открытой моторной лодке, скользящий по озеру по направлению к острову.

– Я знаю, для чего вы везете меня на остров, – сказал Деймон.

– Ну и для чего же? – спросил врач. – Вы хотите меня убить.

Разъяренный доктор извлек из кармана сверкающий металлический предмет и полоснул им Деймона. Боль от удара оказалась невыносимой, но через мгновение она исчезла.

– Я здесь для того, чтобы спасти вам жизнь, – сказал доктор. – Не забывайте об этом. Никогда!…

Теперь Деймон находился опять в трюме корабля. Руки его были привязаны к деревянному брусу. Он стоял на коленях, а рядом с ним был еще один коленопреклоненный человек. Деймон никогда его раньше не встречал. Две медсестры бегали вверх и вниз по открытому трапу, ведущему на верхнюю палубу. Медсестер Деймон знал хорошо. Одной из них была Джулия Ларч, а вторая – ее дочерью. Несмотря на значительную разницу в возрасте, мать и дочь выглядели совершенно одинаково. Они не обращали никакого внимания на прикованных к брусу страдальцев, молящих о глотке воды. В конце концов Джулия Ларч не выдержала и подошла к ним. Никак не показав, что узнает стоящего перед ней на коленях отца ее сына, Джулия раздраженно бросила:

– Получите воду в полдень. А пока прекратите стонать!

Вечные часы присутствовали и здесь. Однако теперь стрелки шли в обычном направлении, и их движение на большом циферблате оставалось неуловимым для взгляда. Часы показывали двадцать минут