Она еще раз поцеловала сына и ушла в глубь дома. Эндрю закрыл глаза; из дальнего конца дома до него донесся шум включенного пылесоса, — от этого противного визга все мышцы напряглись. Он встал и решительно направился в спальню, где мать возила эту адскую машинку взад и вперед под кроватью: стоя на одном колене и наклонившись, рассматривала — сколько же там, под кроватью, скопилось пыли и грязи…

— Послу-ушай! — завопил Эндрю. — Послу-ушай, ма-ам!

Выключив пылесос, она выпрямилась и смотрела на него снизу вверх.

— Что такое?

— Я вот пытался заснуть, — объяснил он.

— Ну и спи себе на здоровье!

— Как можно спать, если гудит пылесос?! Весь дом трясется!

Мать поднялась с пола, лицо у нее сразу стало строгим.

— Как ты думаешь, должна я приводить в порядок дом, а?

— Но именно тогда заниматься уборкой, когда я хочу поспать?

Мать снова наклонилась.

— Я не могу это делать, когда ты работаешь; не могу — когда читаешь; до десяти утра — ты почиваешь. — И вновь включила прибор. — Когда же мне прикажешь убирать в доме?! — Она пыталась перекричать аппарат. — Почему ты не спишь ночью, как все нормальные люди? — И, еще ниже нагнувшись, принялась энергично возить пылесос туда-сюда.

Эндрю с минуту понаблюдал за ней. Что тут скажешь? Никакие убедительные доводы в голову не приходят; этот грохот действует ему на нервы, и все тут. Он вышел из спальни и плотно закрыл за собой дверь.

Вновь зазвонил телефон, он снял трубку.

— Хэлло!

— Э-эндрю! — послышался голос его литературного агента.

Он тоже из Бруклина, и у него всегда проскальзывает в речи очень долгое «э», — этот дефект производит сильное впечатление на актеров и спонсоров.

— Да, это Э-эндрю! — Он обычно при разговоре с ним его копировал, но, видимо, эта издевка не доходила до его сознания. — Тебе не стоило мне звонить. Я закончил сценарий о Дасти Блейдсе. Получишь их завтра.

— Я звоню тебе, Э-эндрю, по другому поводу. — Агент говорил довольно гладко, в голосе чувствовалась излишняя самоуверенность. — Мы получаем все больше жалоб на твои сценарии о Блейдсе. Нет никакого действия — тянешь резину, и все. По существу, в них ничего особенного не происходит. Не забывай, Э-эндрю, ты пишешь не для журнала «Атлэнтик мансли».

— Я знаю, что пишу не для «Атлэнтик мансли».

— По-моему, ты выдохся, у тебя не хватает яркого материала, — посетовал в умиротворяющем, легком тоне агент. — Может, тебе отойти от работы над сценариями о Блейдсе, передохнуть?

— Пошел бы ты, Герман, ко всем чертям! — выругался Эндрю, отлично понимая, что агент нашел другого сценариста и тот согласился работать за гораздо меньший гонорар.

— Так со мной не разговаривают, Э-эндрю. — Голос Германа звучал все еще довольно ровно. — В конце концов, мне в студии приходится постоянно выслушивать жалобы на тебя.

— Очень печально, Герман, о-очень! — Он повесил трубку.

Машинально потер затылок, дотронулся по привычке до бугорка за ухом. Пошел в свою комнату, сел за рабочий стол; рассеянно уставился на стопку аккуратно разложенных белых листов бумаги со своей пьесой: лежат с краю и устаревают прямо у него на глазах… Достал чековую книжку и поручительства, разложил денежные документы перед собой по порядку.

— Сто одиннадцать долларов… — нашептывал он, проверяя бумаги, что-то добавляя, вычитая.

В глазах рябит от цифр, да еще руки слегка трясутся — пылесос в комнате матери работает на полную мощность… А на бейсбольном поле появилось еще несколько мальчишек: отметили середину площадки, перекидывают мяч по всем базам и вопят друг на друга что есть сил.

Так… доктору Чалмерсу — семьдесят пять долларов: он лечит мать — желудок… Восемьдесят долларов — плата за квартиру; стоимость крыши над головой равна двум сценариям о Ронни Куке и его друзьях. Пять тысяч сочиненных им слов — на одну квартплату. Подумать только!

Бадди в руках Флэкера; пусть подвергается его страшным пыткам на шести страницах; потом отправим Дасти Блейдса на корабле спасать Сэма, — в днище образуется течь, так как рулевой на содержании у Флэкера; на следующих шести страницах — шумная драка; у рулевого оказался под рукой пистолет… Все это, конечно, можно сделать… Вот только кому понравится такая стряпня — нечто подобное он выдавал, по крайней мере, раза четыре.

Мебель… на нее уйдет не менее ста тридцати семи долларов. Его мать всегда хотела иметь прислугу в доме. Но если уж они не могут позволить себе прислугу, так хотя бы приобрести ей приличный обеденный стол. Сколько же ему предстоит написать слов, чтобы купить обеденный стол?

— Давай, бэби, давай вторую! — орал кто-то из второй базы на поле. — Делай дубль!

Эх, взять бы старую бейсбольную перчатку и присоединиться к игрокам! Когда он еще учился в колледже, то обычно появлялся на площадке по субботам, в десять утра. Отражали удары битами, прыгали вокруг инфилда и все бегали, перебегали из одной базы в другую, — так и играли в пятнашки до темноты… Теперь его постоянно одолевает усталость; даже когда он выходит на теннисную площадку, то из-за этого неверно работает ногами, плохо передвигается и в результате выходит из себя.

Испания, сто долларов! О, Боже! Сто пятьдесят долларов — отцу, закрыть его платежную ведомость. В ней числилось девять рабочих, которые изготовляли различные мелкие скобяные изделия, а отец пытался продать их в дешевых магазинах. В конце каждого месяца Эндрю приходилось закрывать такую ведомость. Отец всегда с самым серьезным видом уведомлял его об этом.

Вдруг в голову Эдди пришло кое-что для сценария: Флэкер должен убить Бадди в приступе гнева и отчаяния. Здесь врывается Дасти — он один; Сэм ранен; его везут в больницу. Бадди увозят за несколько секунд до появления Дасти. Врывается Флэкер, гладкий и жирный. Происходит столкновение — такой диалог:

«Где Бадди, Флэкер?» — «Ты имеешь в виду этого маленького пацана?» — «Да, именно его, маленького пацана, Флэкер!»… Ладно, хватит, считаем дальше.

Пятьдесят долларов — учительнице Дороти по музыке. Его сестра, еще одна простушка. Осилит, конечно, эту науку и научится играть на фортепиано. Но в один прекрасный день к нему явятся родственники и заявят: «Дороти вполне созрела для первого выезда в свет. Нам от тебя нужно не так много — просто арендуй городскую ратушу на весь вечер в среду. Деньги — вперед!» Ей никогда не выскочить замуж: слишком соблазнительна для тех мужчин, которые хотят ее, и довольно пресна для тех, кого сама хотела бы. Покупает свои наряды у Сакса. А ему придется всю жизнь содержать сестру, которая только и умеет, что покупать наряды у Сакса и платить своей учительнице музыки его пятьдесят долларов ежемесячно. Ей только двадцать четыре, — проживет еще, по крайней мере, лет сорок, если не больше, плюс роскошные наряды от Сакса и расходы на аренду время от времени городской ратуши.

Отцу на лечение зубов — девяносто долларов. Эти деньги помогают старику вести безуспешную борьбу с возрастом.

Наконец, автомобиль — целых девятьсот долларов! Чек на эту сумму выглядит ужасно строго, по- деловому и производит должное впечатление — все равно как пенитенциарное учреждение. Давно следовало бы уехать на новой машине куда-нибудь подальше в горы, найти укромное, дикое местечко и засесть за пьесу. Только никак не удается продвинуться вперед со своими героями — Дасти Блейдсом и Ронни Куком с друзьями. Пишет по тысяче слов в неделю, причем каждую неделю, без пропусков, то и дело поглядывая на календарь — когда там будет воскресенье? Интересно, а сколько слов написал автор «Гамлета»? Тридцать тысяч, сорок?

Двадцать три доллара — на покупку «Беста», свитера к дню рождения Марты. «Так что решай — да или нет, — строго, с обидой в голосе, сказала она ему в субботу вечером. — Я собираюсь замуж — давно засиделась в девках». В таком случае придется за двоих платить за квартиру, свет, газ, телефон; на двоих все покупать, еще и ей чулки, платья, зубную пасту, лекарства, вообще отдавать деньги врачу на