Бадди. Тебе никогда не заставить меня говорить, Флэкер.

Звуковые эффекты: звонкая пощечина.

Флэкер. Может, теперь, парень, ты изменишь свое мнение? Где Джерри Кармайкл?

Бадди (смеется). Тебе хотелось бы об этом узнать, Флэкер?

Флэкер. Да (медленно, с явной угрозой в голосе).

И я это выясню. Так или иначе выясню. Понимаешь меня?

Звуковые эффекты: слышится завывание сирен; громче; сирены стихают.

Диктор. Как вы думаете, заговорит ли Бадди? Заставит ли его Флэкер назвать местонахождение спасенного сына железнодорожного короля? Отыщет ли его вовремя Дасти Блейдс? Включайте ваш приемник в понедельник, в это же время» и т. д.

Эндрю опустился на кушетку, задрал ноги, потянулся, вздохнул, наблюдая, как Леонора заканчивала, скрипя пером, писать его диктант в своей тетрадке для стенографии.

— Тридцать баксов, — сказал он. — Еще тридцать. Ну как, устраивает?

— Угу, — пробормотала Леонора. — Одиннадцать с половиной страниц. Все отлично получилось, Энди.

— Конечно. — Эндрю закрыл глаза. — Можешь поставить свою тетрадку рядом с «Моби Диком» на полке в библиотеке.

— Это так волнует! — Леонора встала со своего места. — Не понимаю, почему они жалуются?

— Ты очень хорошая девушка. — Эндрю поднес руки к глазам и стал ожесточенно тереть их кулаками. — У меня на глазах будто деревянные дверные петли. Ты хорошо спишь по ночам?

— Нельзя тереть глаза, — Леонора надела пальто, — от этого только хуже. Так завтра, в десять?

— В десять. Буду спать — разбуди, вырви из объятий Морфея. Оставим на этой неделе в покое Дасти Блейдса, с его судьбой, и перейдем к дальнейшим приключениям Ронни Кука и его друзей. Сорок долларов за каждый сценарий. Мне всегда больше нравилось писать о Ронни Куке, чем о Дасти Блейдсе. Увидишь, как подействует на мой талант лишняя десятка. — И открыл глаза.

Леонора стояла у зеркала, надевая шляпку. Если смотреть на нее искоса — не такая уж дурнушка. Ему очень жаль Леонору — ну абсолютно ничего привлекательного — круглое розоватое лицо, волосы свисают, как веревочки. Никто никогда не связывал в разговоре ее имени с каким-нибудь парнем. Шляпка у нее ярко-красная, отделка сбоку — какое-то странное сооружение, вроде лестницы… И смех и грех! До Эндрю вдруг дошло, что шляпка на ней новая.

— Какая у тебя потрясающая шляпка, просто восторг! — лихо солгал он.

— Ох, если б ты знал… я так долго не решалась ее приобрести. — Леонора покраснела — приятно, что он заметил ее обновку.

— Хэрриэт! — визгливо крикнула нянька соседской маленькой девочке, игравшей на дорожке. — Ну- ка, убирайся оттуда! Чтобы духу твоего там не было!

Эндрю на кушетке перевернулся на живот и положил на голову подушку, задал вопрос Леоноре:

— У тебя возникли какие-нибудь идеи насчет завтрашнего сочинения о Ронни Куке и его друзьях?

— Нет. А у тебя?

— Тоже нет. — И потуже обернул подушкой голову.

— Но к завтрашнему дню они у тебя наверняка появятся! — ободрила его Леонора. — Так всегда бывает!

— Да, всегда! — с гордостью повторил Эндрю.

— Тебе нужно отдохнуть.

— Знаешь… Иди-ка ты… иди!

— До свидания. — Леонора направилась к двери. — Выспись сегодня ночью как следует.

— Слушаюсь…

Эндрю одним глазом наблюдал за ней: как она спустилась с веранды, где он обычно работал, прошла через гостиную и столовую к лестнице. Ноги у нее красивые. Всегда удивляешься — почему у девушки с таким невзрачным лицом такие красивые ноги. Правда, волосатые, это их немного портит. Нет, ее не назовешь счастливицей.

— Нет, нет, — произнес вслух Эндрю, когда дверь за ней захлопнулась, — ты, безусловно, девушка несчастная! — И снова закрыл глаза, пытаясь заснуть.

Окна открыты, солнечный свет заливает комнату. Над его головой мягко шуршат шторы, а лучи солнца приятно нагревают закрытые веки… Через улицу, в общественном спортивном зале, четверо мальчишек перебрасываются мячом… Как приятен его слуху стук биты, глухие удары мяча о грубую перчатку филдера… Окружающие бейсбольную площадку высокие, такие же древние, как сам Бруклин, деревья время от времени шелестят листвой под легкими порывами теплого ветра…

— Хэрриэт! — снова завопила нянька. — Немедленно прекрати или простоишь у меня в углу целый день! Приказываю тебе немедленно прекратить!

Эта женщина — француженка; такого чудовищного французского акцента, как у нее, Эндрю в жизни не слыхал.

Девочка расплакалась:

— Ма-ама! Ма-ама! Она хочет меня поби-ить!

Девочка ненавидела гувернантку, и та платила ей тем же. Обе постоянно жаловались матери.

— Ты маленькая лгунья! — визжала гувернантка. — И вырастешь — тоже будешь лгуньей, только большой! На тебе уже крест пора поставить!

— Ма-а-ма-а!.. — завывала малышка.

Наконец обе вошли в дом, и воцарилась желанная тишина.

— Чарли-и, — кричал мальчишка на бейсбольном поле, — ну-ка, брось мне мяч! Чарли-и, слы- ышишь?

Раздались четыре телефонных звонка; мать его подняла трубку, вышла к нему на веранду.

— Там тебе звонят из банка, хотят с тобой поговорить.

— Не могла сказать, что меня нет дома? — недовольно заворчал Эндрю.

— Но ты же дома! — возразила мать. — Откуда мне было знать, что…

— Ты права, ты абсолютно права! — И Эндрю свесил с кушетки ноги и сел.

Пошел к телефону, в столовую, поговорил с чиновником.

— Вы превысили свой кредит на сто одиннадцать долларов, — сообщил ему банковский служащий.

— Я считал, у меня около четырехсот долларов.

Эндрю скосил глаза на мать: сидит напротив на стуле, руки сложены на коленях, голову чуть наклонила — не дай Бог пропустить хоть слово.

— Вы превысили свой кредит на сто одиннадцать долларов, — настаивал на своем служащий.

Эндрю вздохнул.

— Во всяком случае, я еще раз все проверю, — пообещал он и повесил трубку.

— В чем дело? — насторожилась мать.

— Превысил банковский кредит на сто одиннадцать долларов, — нехотя объяснил он.

— Какой позор! Нужно всегда быть осторожным в своих действиях!

— Да, знаю, — огрызнулся Эндрю, возвращаясь на свою веранду.

— Ты ужасно безалаберный! — не отставала мать. — Как это не уметь следить за своими сбережениями?!

— Да, конечно, — согласился Эндрю, снова опускаясь на кушетку.

— А теперь поцелуй меня! — потребовала она.

— Это с какой радости? — поинтересовался он.

— Без всякой особой причины, — засмеялась она, — поцелуй, и все.

— О'кей! — И поцеловал.

Она на секунду удержала его в своих объятиях, потом он опять опустился на любимую кушетку; она дотронулась пальцем до его глазницы.

— У тебя круги под глазами…

— Да, ты права…