– Мне нужно сделать несколько звонков, – сказал он. – Когда придет Брэд, постучи.

Рудольф вошел в свою спальню, закрыл за собой дверь.

Первым делом он позвонил домой. Он старался звонить Джин хотя бы трижды в день. Рудольф все же внял совету Гретхен и теперь не держал крепких напитков в доме, но ведь в Уитби было полно магазинов, торгующих ими, и еще больше баров. Но сегодня у него не было никаких причин для беспокойства. Джин казалась такой беззаботной, такой веселой. Она везла Инид на детскую вечеринку, первую в ее жизни. Два месяца назад Джин попала в аварию, будучи в нетрезвом состоянии за рулем, а их малышка сидела на заднем сиденье. Машину она разбила вдребезги, но за исключением нескольких пустяковых царапин ни одна из них серьезно не пострадала.

– Ну как там, в Далласе? – спросила она.

– Техасцам, по-видимому, нравится, – ответил Рудольф. – Но для остального человечества он просто невыносим.

– Когда возвращаешься?

– Постараюсь быстрее.

– Давай поторапливайся, – сказала Джин. Он не сказал ей, почему они полетели с Джонни в Техас. Не хотел ее расстраивать, пока до конца не прояснит ситуацию.

Потом позвонил в мэрию и подозвал к телефону своего секретаря, молодого, чуть женственного, никогда не унывающего молодого человека. Сегодня он не был таким безмятежным, как обычно. Утром перед зданием редакции газеты «Сентинел» состоялась шумная студенческая демонстрация из-за опубликованной в нем редакционной статьи в пользу продолжения существования в университете кафедры подготовки офицеров-резервистов. Рудольф сам лично одобрил статью, так как она была написана в умеренном тоне и не призывала к принудительной военной подготовке. По его мнению, на кафедру должны были приходить те студенты, которые хотели связать свое будущее с военной карьерой, и те пылкие патриоты, готовые в любую минуту в случае необходимости выступить на защиту своей страны. Но голос разума, увы, так и не сумел переубедить студентов, заставить их смягчить свою позицию. В окна полетели камни, и пришлось вызывать полицию. Секретарь сообщил, что ему звонил президент университета Дорлэкер, он был в дурном настроении и возмущался, говорил дословно следующее: «Если он мэр, то почему его нет на рабочем месте?» Рудольф не хотел раскрывать перед секретарем характер своей деловой поездки. В его офисе, оказывается, побывал шеф местной полиции Оттман, он был сильно удручен случившимся.

– Возникли серьезные, очень серьезные осложнения, – сказал он. – Мэру лучше побыстрее вернуться. Уже дважды звонили из главного полицейского управления в Олбани. Состоялась еще шумная демонстрация чернокожих, они вручили петицию, что-то насчет плавательного бассейна.

– Ладно, достаточно, Уолтер, – устало прервал его Рудольф.

Положив трубку, он лег на голубое, шелковое, скользкое покрывало. Он, как мэр города, получал десять тысяч долларов в год, но отдавал все эти деньги на нужды благотворительности. Бескорыстное служение обществу – ничего не поделаешь.

Он встал, получив постыдное удовольствие от оставленных на покрывале грязных следов от своих ботинок, и вошел в гостиную. Джонни, сидя за громадным письменным столом, в жилетке, изучал разложенные бумаги.

– Этот сукин сын неплохо нас нагрел – в этом не может быть никаких сомнений, – сказал он.

– Оставь все это на потом, – посоветовал Рудольф. – Сейчас я слишком занят, разыгрывая роль преданного слуги народа, приносящего в жертву всего себя. – Плеснув в стакан со льдом кока-колы, он подошел к окну, посмотрел на Даллас. Город сверкал на жарком солнце, устремляясь вверх со дна бесплодной долины бессмысленным вулканическим извержением металла, смешанного со стеклом, – последствие какого-то космического катаклизма.

Рудольф вернулся в спальню, назвал телефонистке номер телефона шефа полиции в Уитби. Ожидая звонка, принялся разглядывать себя в зеркале. Да, он действительно похож на утомленного человека, которому нужен отдых. Интересно, когда у него произойдет первый сердечный приступ? По статистике, в Америке инфаркты случаются только у бизнесменов – он где-то читал об этом. Но теоретически он уже давно покончил с бизнесом. Профессора живут долго, почти вечно, как и большинство генералов, – об этом он тоже где-то читал.

Судя по голосу Оттмана в трубке, тот пребывал в скорбном настроении. Но он всегда был таким. Свое ремесло – борьба с преступностью – судя по всему, он считал унизительным. Бейли, бывший шеф полиции, которого Рудольф посадил за решетку, всегда казался таким добродушным, веселым, счастливым человеком, и Рудольф жалел о том, что его пришлось посадить. Честному человеку трудно избежать приступов меланхолии.

– Мы разворошили осиное гнездо, господин мэр, – печально сказал Оттман. – Офицер Слаттери сегодня в восемь тридцать утра поймал первокурсника в Уитби. Он курил марихуану. Подумать только – в восемь тридцать утра! (Оттман, человек семейный, строго придерживался распорядка дня, и утренние часы для него были святы.) Обыскав его, полицейский обнаружил при нем унцию с лишним наркотика. Перед тем как отправить его в тюрьму, он долго с парнем беседовал. Нарушитель признался, что в общежитии, по крайней мере, пятьдесят его сверстников курят гашиш и марихуану. Если мы там произведем обыск, то найдем никак не меньше фунта зелья. У парня есть адвокат, и к вечеру его придется отпустить под залог. Но этот адвокат уже наверняка растрепался кому-нибудь о случившемся, и что теперь прикажете делать нам? Позже мне позвонил президент Дорлэкер и посоветовал больше никогда не показываться в студенческом городке. За кого же он в таком случае меня принимает? Университет Уитби – это вам не Гавана и не Буэнос-Айрес, клянусь богом, и он находится в черте города, а закон везде закон, клянусь богом.

Да, неплохой денек я выбрал для поездки в Даллас, подумал Рудольф.

– Шеф, подождите минутку, дайте подумать.

– Если я не смогу появляться на территории университета, господин мэр, – решительно заявил начальник полиции, – то можете принять мою отставку хоть сейчас.

Уж эти честные служаки, подумал Рудольф. Когда-нибудь он сам попробует марихуану и посмотрит, из-за чего весь этот шум. Может, именно это нужно Джин?

– Между прочим, адвокат задержанного – это и адвокат Леона Гаррисона, – сообщил ему Оттман. – Он уже побывал у меня, интересовался, что мы намерены в этой связи предпринять. Говорит, что нужно срочно созвать чрезвычайное совещание совета попечителей университета.

– Ладно, шеф, – примирительно сказал Рудольф. – Позвоните Дорлэкеру и скажите, что переговорили со мной и я распорядился провести обыск в общежитии сегодня в восемь вечера. Разрешение на обыск получите у судьи Сатерли. Только пусть ваши парни оставят свои дубинки дома. Мне не нужны ничьи увечья. Все, конечно, в городе вскоре узнают об этом, и может быть, у пацанов хватит ума, чтобы выбросить всю эту дрянь до нашего обыска в общежитии.

– Вы не знаете этих современных ребят, – печально сказал Оттман. – Им не хватает здравого смысла подтереть себе задницу!

Рудольф назвал ему номер своего телефона в отеле и велел перезвонить вечером, как только будет завершен обыск у студентов. Положив трубку, он допил коку. В самолете их накормили какой-то ужасной дрянью, и теперь он чувствовал сильную изжогу. К тому же, по своей глупости, он опрокинул пару коктейлей «манхэттен», которые стюардесса любезно поставила на его поднос. Почему-то он всегда, находясь в воздухе, пил «манхэттен». И никогда этого не делал на земле. Интересно, почему? Не кроется ли в этом тайный смысл?

Зазвонил телефон. Ему показалось, что это телефон в спальне Джонни. Подождал немного – пусть тот возьмет трубку. Но оказалось, звонил его телефон. Он поднял трубку.

– Алло!

– Руди? – он узнал голос Гретхен.

– Да, это я.

С того момента, когда она сказала, что Джин алкоголичка, в их отношениях явно наступило охлаждение. Гретхен оказалась права, но от этого охлаждение лишь усиливалось.

– Я позвонила тебе домой, – ответила Джин. Она сказала, где ты. Надеюсь, я тебя не побеспокоила? – Гретхен сама казалась чем-то озабоченной.