После ланча Гретхен, сев в машину Руди, поехала в университетский городок. Она бывала и раньше в Уитби, но сейчас ее поразила спокойная, неброская сельская красота этого места со старинными уютными домами, высокими дубами и вязами, беспорядочно разбросанными на покрытых зеленой травой лужайках, усеянными гравием петляющими дорожками.

Была суббота, на территории городка осталось очень мало студентов, и он, казалось, дремал в солнечной безмятежной неподвижности, как в трансе. Это чудное место просто создано для того, чтобы вспоминать о нем, воскрешать его для грядущей ностальгии, подумала она. Если университет – это место, где готовят молодых людей для вступления в жизнь, то всех этих задумчивых лужаек, просторных холлов и аудиторий будет не хватать им в их «взрослой» жизни. Жизнь, с которой придется столкнуться выпускникам Уитби в последней трети двадцатого столетия, будет, конечно, совершенно другой, не такой, как сейчас.

На студенческих площадках проходили три игры в бейсбол. Самой вялой, в которой половину игроков составляли девушки, оказалась та, где выступал ее Билли. Одна девушка, сидя на траве, читала книгу и поднимала голову, только когда кто-то из команды кричал ей, тогда она поднималась и бежала за мячом. Игра, должно быть, уже шла какое-то время, и когда Гретхен подошла к линии первой базы, то между игроком на первой базе и его противниками завязался оживленный спор по поводу правильности счета: девятнадцать: шестнадцать или восемнадцать: пятнадцать. Было очевидно, если бы Билли не пришел на игру, его отсутствия никто бы и не заметил.

В голубых с бахромой джинсах с выцветшими пятнами, в серой рубашке с открытым воротником, Билли был питчером. Он мягко перебрасывал мяч девочкам, но довольно резко бросал его своим сверстникам. Билли сразу ее не заметил, и Гретхен с интересом наблюдала за ним: высокий, лениво и грациозно передвигающийся на площадке парень с длинными волосами, падающими на лоб, – улучшенная копия Вилли Эбботта: то же чувственное, неудовлетворенное лицо с широким, высоким лбом, глубоко посаженные, еще более темные, чем у отца, глаза, более длинный нос с широкими ноздрями, белоснежные, свойственные юности зубы. Когда он улыбался, на правой щеке появлялась, нарушая симметрию лица, одна ямочка.

Если бы только его характер соответствовал его лицу, подумала Гретхен, глядя, как сын мягко отбрасывал мяч хорошенькой, полнощекой девушке, которая, бросившись за ним, промахнулась, не поймала, громко закричав в притворном отчаянии:

– Нет, я абсолютно безнадежна!

Только после третьего иннинга Билли наконец увидел Гретхен, стоявшую позади первой базы. Он подошел к ней и поздоровался:

– Привет, мать! – Поцеловал ее в щеку. В его глазах вспыхнули насмешливые искорки, когда он увидел значок на лацкане ее пиджака «Запретим атомную бомбу!». – Я же сказал, что ты легко меня здесь найдешь!

– Надеюсь, я тебе не помешала? – спросила она, понимая, что взяла явно не тот тон, дескать, люби меня – ведь я твоя мать.

– Нет, что ты, конечно нет, – ответил он и крикнул: – Эй, ребята! Кто-нибудь не побросает за меня? Ко мне пришли. Увидимся позже в доме. – Он ее не представил никому из своих друзей. – Может, немного прогуляемся? Я покажу тебе здесь все.

– Рудольф с Джин очень огорчились из-за того, что ты не пришел на ланч, – сказала она, когда они отошли от площадки. Снова взяла неверный тон. Какая жалость!

– На самом деле? – спокойно осведомился Билли. – Мне очень жаль.

– Рудольф говорит, что неоднократно приглашал тебя к себе, но ты так ни разу и не пришел.

– Ну ты же знаешь, как это бывает, – пожал он плечами. – Всегда возникает что-то неожиданное.

– Все же мне было бы приятно, если бы ты наведывался к нему хотя бы изредка.

– Ладно, приду как-нибудь. Обсудим с ним различия между нашими поколениями. Или как в городке у нас все курят травку. Его газета очень подробно освещает эти темы.

– А ты куришь травку?

– Мать, дорогая, да вернись ты, наконец, в двадцатый век.

– Не нужно говорить со мной таким снисходительным тоном, – резко упрекнула она его.

– Какой прекрасный день, – сказал он, – я так долго тебя не видел. К чему нам ссориться? Вот это здание – общежитие, в котором я жил, когда учился на первом курсе.

– В этой игре принимала участие твоя девушка? (Он как-то в письме обмолвился, что неравнодушен к одной девушке из их группы.)

– Нет. На уик-энд сюда приезжали ее родители, и ей пришлось делать вид, будто меня не существует в природе. Ее отец меня не выносит, как, собственно, и я его. Я оказываю на нее дурное, аморальное, развращающее влияние – так утверждает он. Просто какой-то неандерталец.

– Ты можешь сказать хоть одно доброе слово в чей-либо адрес?

– Конечно могу. Например, об Альбере Камю. Но, к сожалению, он умер. Кстати, как там поживает другой мой любимец, Эванс Кинселла?

– Жив-здоров, в отличие от Камю.

– Какая замечательная новость, – воскликнул Билли. – Просто нечто сенсационное!

Если бы Колин не умер, он не вел бы себя так вызывающе, подумала Гретхен. Был бы наверняка другим. Рассеянный, деловой человек садится за руль и врезается в дерево, а последствия этого несчастного случая все расходятся и расходятся, как круги по воде, распространяясь и на другие поколения.

– Ты хоть когда-нибудь приезжаешь в Нью-Йорк?

– Очень редко.

– В следующий раз, когда соберешься, дай мне знать, – сказала она. – Я куплю билеты на какое- нибудь шоу. Привози с собой свою девушку, мне хотелось бы познакомиться с ней.

– В ней нет ничего особенного, – попытался разочаровать ее Билли.