стражника выйти из комнаты.

Предложив арестанту стул и усевшись сам рядом, старик заговорил мягким, задушевным голосом:

– Ваша фамилия Рабинович? Вероятно, от слова 'рабин'; это свидетельствует о том, что ваши родители происходят от раввинов, очевидно, целый род раввинов, ученыx...

Все это было произнесено ровным, журчащим голосом, причем собеседник не спускал своих пронизывающих глаз с лица Рабиновича.

'Кто он такой?' - думал обвиняемый и стал прислушиваться к разговору, легко переходившему с одного предмета на другой и становившемуся интересным.

Как человек, переходящий речку по первому льду, щупал старик 'почву под ногами', искал, очевидно, тему, которая захватила бы обвиняемого.

Мало-помалу разговор перешел на тему о ритуальных убийстваx. Рабинович, приходивший всегда в возбуждение, когда речь заходила об этом вопросе, и на сей раз не преминул высказать свои взгляды, а также и свое удивление тому, что интеллигентный человек может говорить об этом в серьезном тоне. Как не стыдно вытаскивать из покрытых пылью и плесенью архивов средневековую легенду и делать в наше время из этого трагедию?

Высоколобый старик чутко прислушивался, молчал и глядел в глаза Рабиновича проникающим взором. Изредка покачивал головой и вставлял слово.

А когда Рабинович кончил и успокоился, старик снова заговорил сглаживающим голосом:

– Вы совершенно правы, молодой человек, совершенно! Конечно, это глупость, и, конечно, нужно быть профаном и невеждой, чтобы обвинять целый народ с вековой культурой в таком диком, варварском обычае, пережитке глубокой старины! Но, с другой стороны, совершенно отрицать и утверждать, что у вас нет такой секты, которая...

При словах 'у вас' Рабинович невольно опустил глаза и ответил уже несколько сдержаннее, что если бы действительно была такая секта у евреев, то об этом нашелся бы хоть намек в их богатой литературе. Старик выслушал молодого человека, который так логично рассуждал и вообще не обнаруживал каких-либо признаков ненормальности. Удивляло только, что, говоря об евреях, он употреблял выражение 'у них'.

Однако, оставляя эту особенность в стороне, старик заметил, что литература о сектах и сектантах вовсе не такая простая штука, как думают многие. Далеко не всякий может похвастать, что он изучил этот вопрос до конца. Он сам, например, уже много лет работает над этим вопросом, не только над литературой, но и над самими сектантами, исписал уже по этому поводу не одну стопку бумаги и не одну книгу в свет выпустил. И все же не может похвастаться абсолютным знанием...

'Кто же он? - думал Рабинович. - Довольно приятный старичок! Ученый, по-видимому, книги печатал... Интересно бы почитать, что он думает по этому вопросу, а кстати, узнать его имя. Наверно, профессор... или доктор... Может быть, психиатр?...'

Мысль о том, что это - профессор-психиатр, вошла и прочно засела в голове Рабиновича. Но что он тут делает? 'Неужели меня считают сумасшедшим?..'

Он начал припоминать минуту за минутой весь этот день. Но, кажется, он держал себя как человек нормальный? Он припоминал все сказанные им сегодня слова... Ничего нелепого он не говорил!.. Разве только правда, которую он сообщил, показалась безумной... Он стал глядеть на старика уже не столько из любопытства, сколько со страхом: профессор, доктор, псиxиатр... значит, его считают больным, душевнобольным? С каких же пор? Неужели к этому привела его попытка рассказать правду о себе?

Очевидно, они считают его маньяком. Значит, напрасны были его труды и намерение сорвать маску до времени...

– Простите! - сказал он. - Можно мне вас кой о чем спросить?

– Спрашивайте!

– Вы - доктор?

– Доктор.

– Психиатр?

– Психиатр.

– Вы меня считаете не совсем нормальным?

– Ни в коем случае!

'Не хочет сказать!' - подумал Рабинович и заглянул доктору в глаза. Хотел еще о чем-то спросить, но доктор сунул ему руку и сказал:

– Мы еще, вероятно, увидимся...

Солнце уже собиралось садиться, когда Рабинович под тем же усиленным конвоем, по тем же улицам шел обратно в тюрьму. Его лицо не выражало ни отчаяния, ни подавленности. Только на лбу было несколько больше, чем всегда, морщин...

К солидному вороху бумаги, скопившемуся за время предварительного следствия по делу об убитом Владимире Чигиринском, прибавилась еще одна: экспертиза известного профессора-псиxиатра. В этом ученом труде почтенный профессор высказывал новую глубокую мысль о психологии сектантов: 'В то время как у большинства других, например, христиан-сектантов наблюдаются определенные признаки душевной ненормальности, евреи-сектанты, употребляющие христианскую кровь, в большинстве случаев - нормально развитые люди со здравым рассудком и сильной волей...'

Приводя обильные цитаты из Ломброзо, Крафт-Эбинга и Шарко, профессор резюмировал свою экспертизу и заявлял, что разносторонний разговор, а также признаки чисто еврейского лица обвиняемого и семитический череп, манера говорить и реагировать привели его, профессора, к глубокому убеждению, что Рабинович здоров душевно так же, как и физически, и что попытку представиться не евреем, а русским дворянином нужно рассматривать не как болезнь, именуемую 'манией величия', а как обыкновенную симуляцию, подделку под сумасшедшего...

'С такого рода преступниками, - заканчивался ученый трактат о Рабиновиче, - нужна сугубая осторожность...'

Когда Бетти стала приходить в себя и понемногу поправляться, врачебный персонал больницы решил её выписать с тем, однако, условием, что она поедет не домой, где каждая мелочь будет напоминать ей о пережитом, а на дачу.

Решение это поставило Сарру в тупик. Легко сказать - на дачу! Для этого нужны средства и правожительство! То, что годится в городе, не годится в деревне... Не каждый еврей может позволить себе роскошь - хворать вне 'черты'...

Вот, скажем, Шлёма Фамилиант, купец первой гильдии, может себе хворать на доброе здоровье, сколько влезет!

Но он-то и не думает хворать!

Сарра поделилась своей заботой с Давидом. Она прямо сказала ему, что он должен пойти к сестре, Тойбе Фамилиант, и, так или иначе, устроить Бетти у них на даче.

– Ты хочешь, чтобы я попрошайничал у своей сестры? - огрызнулся Давид.

Но Сарра настаивала и пилила своего благоверного до тех пор, пока Давид не сдался.

Тойба Фамилиант, постоянно одолеваемая зудом филантропии, особенно когда это недорого стоит и дает пищу для бесконечных самовосхвалений, горячо взялась за это дело и даже собственной персоной приехала в больницу.

– Вы знаете, Сарра, голубушка, зачем я к вам приехала? - начала Тойба многозначительно. Сарра прикинулась дурочкой:

– Откуда же мне это знать?

– А приехала я вот по какому делу: Давид мне передал, что доктора рекомендуют вашей Бетти