Твердый рот с четко обозначенными углами, кос, выдающийся вперед, спокойные и толстые ноздри, полные щеки, полный подбородок, опускающийся на белоснежное жабо, – все означало, что господин Болтон человек важный.
Он был другом Вильяма Гамильтона – знаменитого собирателя античных вещей, английского посла в Неаполе, куда его привели любопытство к раскопкам, ведшимся около Везувия, и дипломатические интриги.
Господин Болтон сейчас поднялся с кресел навстречу Льву Сабакину, улыбаясь ему твердо выгравированной улыбкой. Он был любезен, потому что присутствовал на докладе Сабакина и, кроме того, надеялся, что Россия закажет машину для штампования монет.
Большая приемная была уставлена прекрасными вещами, греческими вазами из бархатистой глины, китайским фарфором, темным веджвудским фаянсом, сине-белым и розовато-зеленым саксонским фарфором и недосягаемыми французскими вещами, которые легко подделать, но выдумку которых невозможно предусмотреть.
– Вы запылились, мистер, – сказал Болтон. – Садитесь. Ваш проект насоса со свободным поршнем прекрасен. Мудрое всегда просто как в механике, так и в искусстве.
Сабакин сел в модное кресло с инкрустациями из черного дерева и черепахи, совсем непростое.
Он поставил дорожные свои сапоги на ковер и смотрел на Болтона, зажав в коленях толстую трость и зонтик в зеленом чехле.
Вот Болтон, о котором с такой завистью рассказывал другой друг Уатта – Робисон, служащий петербургского адмиралтейства.
Робисон говорил, что предприниматели любят жениться на овдовевших предприятиях, то есть продолжать дела, потерявшие своих руководителей.
Болтон за десять тысяч купил все опыты разорившегося доктора Ребека и Уатта, а также и все машины и все отливки. Дело казалось рискованным. Но Болтон был удачлив.
Сабакин осматривал комнату. Болтон улыбнулся.
– Я непривередлив и непереборчив, – сказал он. – Англия – кузница мира. Я, купец и литейщик, готов работать на всю Европу и весь мир, приготовлять предметы, в которых мир нуждается, делать их из золота, из серебра, из платины, из черепахи, из меди и чугуна. Теперь, когда друг мой Уатт создал паровую машину, я готов вытачивать даже к каждому новолунию новые луны взамен старых, а также отливать богов для всего мира из любого материала. Я также имею все технические средства для построения паровых машин любого размера, для любого города и любого завода.
Болтон позвонил в серебряный колокольчик и, подождав минуты три, открыл дверь, ведущую на двор.
Среди замусоренного пустыря стояло приземистое строение с широко, вероятно по небрежности, открытыми воротами. Сквозь них видны были два неярко освещенных горна и небольшой токарный станок.
Станок этот был самой простой конструкции, с деревянной станиной. У него не было даже подручников – приспособления для упора руки рабочего.
Болтон сделал недовольный знак.
Ворота испуганно закрылись.
Глава четырнадцатая,
Болтон и Сабакин вышли во двор. Кроме низкого здания с горнами, в стороне стояло еще четыре сарая. Над ними возвышалось сооружение – что-то вроде бака из досок, поднятого на перекрещенные бревна.
Паровая машина, всхлипывая и задыхаясь, качала воду в бак; вода лилась оттуда на водяное колесо, от которого во все стороны бежали канатные передачи.
Навстречу Болтону шел уже немолодой человек без шапки. Лоб его был туго перевязан шелковой повязкой; над повязкой дружно начинались густые, уже поседевшие волосы. Жесткие брови над внимательными глазами, тяжелые скулы, тяжелый нос и, главное, руки, еще не отмытые от железа, пальцы, привычно сложенные так, как складывают их для держания напильника, – все это делало человека похожим на мастерового.
– Мой друг Джемс Уатт, – сказал Болтон.
Уатт протянул Сабакину жесткую руку.
Заводчик весело продолжал:
– И вот вы встретились у меня, а могли бы встретиться в Петербурге. Господин Робисон три раза звал Уатта в Россию; предлагали жалованья тысячу фунтов стерлингов в год, но едет к вам не господин Уатт, а господин Гаскойн. Он тоже хороший механик. – Болтон засмеялся.
– Наш гость простит меня, – сказал Уатт, – если я не буду очень разговорчив. Моя мигрень сегодня празднует свой недельный юбилей.
– Войдемте в мастерскую, – попросил Сабакин.
Все вошли в невысокое здание.
Станки и машины в помещении были прикрыты, очевидно, только что, мешками и скатертями.
Сабакин улыбнулся.
– Мы сохраняем так машины от пыли… Может быть, гость хочет выпить чаю? – спросил Болтон.
– Не беспокойтесь, дорогой друг, – сказал Сабакин, – и не под покрывалами в Англии я уже переглядел премножество машин. В Бирмингаме я даже изучил любопытную машину с кривошипом. Таковая машина на глазах моих превращала поршневое движение в действие вращательное. В этом я вижу многие выгоды и превеликие прибытки и удивляюсь, что на столь важной мельнице, как ваша, машины водою крутятся. Впрочем, может быть, у вас есть и другие машины, но день сегодня действительно пылен.
Болтон улыбнулся и еще вежливее сказал:
– Приспособить кривошип к паровой машине так же просто, как начать резать сыр ножом, которым резали хлеб.
– Механика, – проговорил Сабакин, – стремится к простоте, и не думайте, что я с моей стороны высказал недовольство тем, что от меня многое скрывают, потому что и сейчас для меня встречаются новые и удивительные вещи. Я даже имею затруднение в избрании, на которую из встречающихся машин обращать внимание, не вводя рассматриванием кого-нибудь в подозрение, сам зная, как часто под видом дружеского посещения похищают чужие секреты.
– Друг мой, – сказал ласково Болтон, – идемте в беседку – она стоит там, где когда-то была хижина фермера, который запахивал склоны холма.
Они шли мимо шумных закрытых амбаров, в которых штамповали, сверлили, пилили, строгали. На горке зеленела увитая виноградом беседка. Стол был уже накрыт. На столе стояли хрустальные бокалы, бутылки с вином.
– Я не буду пить, – заметил Уатт, – мигрень мне этого не позволяет.
– Мистер Сабакин, – сказал Болтон, – люди разума должны оказывать друг другу услуги. Выпейте вина. Это бордоское вино, оно пахнет фиалкой – запахом скромности и молчаливости. Должен вам также сказать, что вы напрасно были так откровенны на заседании в Королевском обществе. Имеете ли вы патент, заверенный у нас, на вашу машину?
– Нет, – ответил Сабакин.
– Я надеюсь, что вас вообще будут хорошо угощать в Англии, – продолжал Болтон, – но боюсь, что вы еще лучше угостили Англию.
– Не кажется ли вам, господа, – сказал Сабакин, – что великодушие и откровенность должны соединять людей умных и добродетельных? Мне говорили, что господин Уатт был очень небогат, а вот вы, господин Болтон, и ваши компаньоны приняли его без капитала товарищем в равную часть своих доходов.
– Вы говорите по-английски неплохо, но длинными фразами и несколько наивно, – ответил Болтон. – То, что вы сказали, нравится мне, как вещь, сделанная художником не нашего времени. В прошлом году, господин Сабакин, благодаря моему влиянию мы получили в парламенте продление нашего патента на всякого рода вращение, производимое нашей машиной. Мы будем молоть хлеб, тереть краску, вращать
