спальни тех самых бывших обитательниц Терема.

Словом, праздник объявлялся для всех, кроме самых ничтожных. Тех, кто ни для чего, кроме каторжного труда, не годился!

Из Аралхамада нельзя было уйти незамеченным и при снятом барьере: незаметные глазу проволочки тянулись поперек единственной ведущей из города тропинки, и всякий, кто по ней проходил, неизбежно цеплял хотя бы одну из них, та цепляла следующую, пока не касались сигнального колокола, который тотчас начинал звонить. Потому был спокоен сидящий в одной ложе с Рогнедой верховный маг, потому отдавались предчувствию одного из самых острых наслаждений, которое давало предстоящее зрелище, все посвященные Аралхамада.

Ритуал, который должен был свершиться, и ради которого собрались в ложах посвященные, за многие годы был разработан до мелочей.

Юноша и девушка одевались во все белое. На нем был короткий, до колен, греческий хитон, на ней — длинная туника; чтобы снять её, достаточно было потянуть за поясок и расстегнуть пряжку на левом плече. Эффект раздевания заключался в том, что юноша незаметно для глаз проделывал несложные манипуляции, и шелк легко соскальзывал с тела девушки, в момент его обнажая.

Флейтист заиграл что-то медленное, волнующее, и несколько секунд спустя появились главные участники ожидаемого зрелища.

Пышные черные волосы Рады кольцами обрамляли смуглое свежее личико, на котором горели огромные черные глаза. Фигурка под легким шелком лишь угадывалась, но оттого казалась ещё соблазнительней.

Алимгафар на фоне девушки выглядел гигантом, но гигантом светловолосым и светлокожим, точно викинг. Контрастная красота этой пары захватывала воображение.

— Музыка, — судя по движению губ, сказала Рада.

— Это — в честь нас, — сказал так, или нечто похожее, Алимгафар.

Прибежища музыканта они не видели. Всемогущий, как и обещал, разрешил любимому ученику выбрать из сокровищницы любое понравившееся ему украшение. Сейчас юноша протягивал его Раде. Девушка ахнула. Кто-кто, а цыгане разбираются в драгоценностях. Даже такая неискушенная, как Рада, понимала: вещь просто не имеет цены! Это было бриллиантовое колье, которое Алимгафар и надел девушке на шею…

Из Аралхамада нельзя было уйти незамеченным, и, когда вдруг сигнальный колокол загудел, всемогущий маг не поверил собственным ушам. Но факт оставался фактом: из города кто-то бежал!

'Бедная Катя? Бедная, бедная Катя!' — повторял во сне кто-то жалобно, и Катерина проснулась с предчувствием беды.

Кто это говорил? Сна она не помнила. Откуда пришло это навязчивое, когда-то слышанное? Может, это стучит в душе её вина? До сих пор Дмитрий ни о чем не знает, а она не испытывает ни раскаяния, ни желания о чем-нибудь ему рассказать.

Бедная Катя! Теперь она сама повторяет глупую фразу. Катерина тронула подушку Дмитрия — холодная. Наверное, ушел давно. В последнее время его просто завалили работой, они почти не видятся! После того как однажды Дмитрий вернулся под утро и лихорадочно стал ласкать её, близости между ними больше не было. Может, оттого не чувствовала вины, что не перед кем было виниться? Даже в те минуты, что муж приходил домой, он сидел хмурый, задумчивый, а на все её вопросы отвечал односложно и порой невпопад: 'да', 'нет', а то и просто пожимал плечами.

Тревога не отпускала её, и Катерина кинулась в детскую. Пашка спал на диване, великодушно уступив свою кроватку Оле. Девочка тоже спала, но наверное, во сне видела что-то тревожное, потому что на лбу у ней залегла маленькая горькая складочка.

— Сиротинушка ты моя! — погладила её по голове Катерина; от этой ласки морщинка разгладилась, и лицо Оленьки приняло умиротворенное ангельское выражение.

Нет, тревога шла не отсюда. Она зачем-то заглянула в ванную привезенный из Берлина халат висел на месте — и прошла на кухню. Посреди стола, прислоненный к сахарнице, белел конверт, на котором было написано всего одно слово: 'Кате'.

Рука Дмитрия. Он никогда прежде не писал ей писем, не было необходимости, и вдруг… Она нерешительно, двумя пальцами, взяла конверт и вынула из него исписанный листок бумаги.

'Катюша! — писал он. — Так получилось, что я ухожу из твоей жизни. Навсегда. Прости, если сможешь, и не жалей обо мне. Поверь, ты заслуживаешь лучшего. Я встретил другую женщину и, кажется, полюбил. Время покажет. Спасибо тебе. Я не жалею ни об одном дне, которые мы прожили с тобой. Дмитрий'.

Катерина покачнулась и, чтобы не упасть, села на табурет. Случившееся казалось настолько невозможным, что она не могла поверить: это действительно происходит с нею! Она потрясла головой, стараясь побыстрее прийти в себя.

Она ещё раз перечла письмо. Встретил другую женщину. Теперь она несколько успокоилась и заметила пропущенную прежде приписку: 'Все, что спрятано — твое!'

'Все, что спрятано, мое!' — повторила она про себя. Женщина подошла к тайнику, ей вовсе было не важно, что он ей оставил, но хотелось что-то делать, чтобы сбросить с себя оцепенение и наконец осознать: Дмитрий её бросил! Почему же случившееся так ошеломило ее?

'Никому не нравится чувствовать себя брошенным!' — решила она, открывая крышку тайника. Действительно, все драгоценности были на месте. Теперь Катерина могла не беспокоиться о будущем своих детей. В глубине души она считала, что подруга Ольга Лиговская погибла и теперь Ольгина дочь станет её дочерью.

Только вот почему она не испытывает ни радости, ни облегчения от обретенной свободы?! Казалось бы, бери детей и езжай к человеку, который страстно этого ждет! Сделай его счастливым! Она рассеянно пропустила между пальцев нитку жемчуга и решительно захлопнула крышку: богатство подождет! Надо вначале не спеша во всем разобраться.

Хотелось ли ей уезжать из России? Нет. Это была её страна. Здесь она смогла получить высшее образование, исполнила мечту, которая прежде была для неё недосягаема — стала хорошим переводчиком, уважаемым человеком. У неё нет любимого мужчины. Но почему непременно надо искать его в Швейцарии? При этой мысли она покраснела, будто далекий Астахов мог её услышать.

На следующий год Катерине исполнится тридцать лет, а в чем, кроме работы, она проявила себя как женщина? Как человек?

В двадцать лет вышла замуж за Миколу. По любви? Нет, будущий тесть упросил. И согласилась-то потому, что жизнь свою не считала чем-то стоящим, не ценила.

Погиб Микола, в её жизни появился Герасим. Увидела атлета, и сердечко екнуло: уж очень не походил он на тощего и узкогрудого покойного мужа! Колыхнулся со дна души глубоко запрятанный там стыд. Побежала, сломя голову, не за человеком, а за его фигурой. Только потом поняла, что судьба к ней снизошла: атлет оказался добрым и любящим. Она сама уже готова была его полюбить, да попала в плен к Черному Паше. К Дмитрию. Другая бы на её месте повесилась. Или кинжалом закололась. А она? Стала его женой. Под венцом в церкви стояла. И что было между ними, кроме похоти? Чуть что — в постель её тащил. На том все общение заканчивалось.

Что она знала о сердце своего мужа, о его душе? Как аукнется, так и откликнется! Он тоже душой своей жены не шибко интересовался, иначе почувствовал бы, в каком смятении приехала она из Берлина!

И вот теперь Николай Николаевич Астахов. Чем не блестящая партия: дворянин и крестьянка! Что она искала в его объятиях? Чуткости, нежности, которых ей недоставало в Дмитрии? Близости тела и духа? Объяснения, которые приходили на ум, казались ей оскорбительными: если это не любовь, то что?

Хотелось ли ей вернуть Дмитрия? Чтобы прежняя жизнь привычно и неспешно катилась по знакомой