её больших глаз? Они искрились от смеха! А её жалобы на то, что Алексей Алексеевич просто-таки узурпатор; не позволяет ей вставать, когда она превосходно себя чувствует!

А профессор! Не слишком ли поспешно отдернул он свою руку от руки Александры Павловны, которую до того держал так непринужденно? И этот ускользающий в сторону, прямо-таки сияющий взгляд! Любви все возрасты покорны? Ян почувствовал удивление — таким старого профессора он ещё не видел!.. Да такой ли он старый? А если ещё и бороду сбреет!

На другой день Ян пришел в лабораторию, пошептался о чем-то с Головиным и попросил у него разрешения сказать Филатовой наедине несколько слов.

— Сдал экзамен? — бросилась ему навстречу Татьяна: хитрила-хитрила, а первая и не выдержала расставания всего-то на один день!

— Сдал. Получил 'отлично', — Ян был сдержан и чувствовалось, что он подбирает слова. — Так получается, Танюша, что завтра мы с тобой не сможем встретиться. У Светланы — ты её не знаешь, она мне как сестра и самый близкий человек…

'А я? — хотелось закричать Татьяне. — Разве я не близкий тебе человек?!'

— Так вот, — продолжал он, — у Светланы убили мужа. Одно дело было звать тебя на свадьбу, на похороны я уж пойду один!.. С Головиным я договорился. Все равно, пока исследовательской работы нет: оборудование приобретается, ремонт ещё не закончен. Словом, пока он разрешил мне не приходить… Если получится, я забегу после похорон, но надежды на это мало.

Таня смотрела на него почти с ужасом: неужели он ничего не понимает? Иначе почему так спокоен? Его заботит только какая-то неведомая Светлана! Неужели вот так, в одночасье, рухнули и вдребезги разбились все её мечты и сокровенные желания?!

Если бы Ян прочел её мысли, то скорее всего, лишь посмеялся бы — чего только не придумает девчонка! Ну, не увидятся они дня два-три, так разве это трагедия?

Похороны Крутько неожиданно оказались такими многолюдными, что Ян вовсе сбился бы с ног, если бы не госпитальные сестры милосердия. Светлана сидела, ко всему безучастная, да и не полагалось ей ни в чем участвовать, а эти молодые и не очень женщины сновали по их маленькой квартирке, каждая занимаясь своим делом. Кто-то готовил поминальный обед, кто-то завешивал зеркала, кто-то обряжал покойника. Ставили столы, гремели на кухне посудой.

Эти шуршания, звяканья, стуки временами выводили Светлану из забытья. Тогда она обводила всех недоумевающим взглядом: к чему все это? Но это был закон, обряд, выказывающий уважение к умершему. А если к тому же он был хорошим товарищем, добрым и отзывчивым, умелым врачом, хирургом от Бога, то и хоронить его должны были по-людски…

Прибывавших военврачей и просто выздоравливающих военных принимал в свои руки сам Гапоненко. Военные настороженно посматривали на его гэпэушную форму, но выбирать не приходилось.

Похороны прошли по первому разряду.

Небольшой инцидент произошел на кладбище. Когда гроб опускали в могилу, вдова Крутько вдруг упала в обморок. Проворней всех оказался тот самый майор, что руководил всей церемонией. Он отнес её в грузовик, который привез гроб, и оставался с нею, пока все не закончилось…

Из родни Николая Ивановича на похоронах никого не было — почта просто не успела бы собрать их сюда из сибирского далека.

Посидели за столом, посожалели о хорошем человеке и, когда поминки закончились и к выходу потянулись поминавшие, возле Светланы опять остались Ян и Гапоненко. Из школы, в которой работала Светлана, на поминках побывала лишь Зоя с мужем. Остальные учителя, знавшие о её аресте и непонятно скором освобождении, решили, однако, что дыма без огня не бывает и от Крутько лучше держаться подальше. При нынешней безработице никто не хотел рисковать рабочим местом, и — чего там говорить! — привлекать к себе ненужное внимание властей. Тут уж не до высоких материй.

Зоя решила, что она уже свое отбоялась, в чем муж её вполне поддержал. Правда, жили молодожены Алексеевы далеко, вынуждены были уйти пораньше, чего, кажется, Светлана и не заметила.

Так и остались они втроем. Ян, уверенный, что его общество сейчас нужнее всего Светлане. Гапоненко, видимо, считавший так же. Поняв, что друг друга они не пересидят, мужчины решили выйти в коридор.

— Все-таки, вы для неё — чужой человек, — втолковывал Ян майору, — а в минуту несчастья глаз охотнее останавливается на знакомом.

— Да ты прямо-таки философ, — буркнул Дмитрий Ильич.

— Философ — не философ, но знаю наверняка; ей сейчас надо отдохнуть, а я сделаю так, что она будет спать до утра.

— Доверь козлу капусту!

— Не будем оскорблять друг друга без надобности, тем более что вы знаете — ваши слова несправедливы, — мягко отпарировал Ян, с удивлением вглядываясь в лицо 'железного атамана', которое больше всего напоминало сейчас лицо обиженного мальчишки. — Не время. И оправдываться я перед вами не собираюсь. Светлане нужна сейчас не помощь мужчины, даже военного, а помощь врача. Она ещё не до конца оправилась от вашего заведения, а тут ещё такое горе…

Майор уже и сам понял, что его настойчивость по меньшей мере неуместна.

— Спокойной ночи! — он поклонился Светлане. — Если будет чего нужно, обращайтесь в любое время!

— Спокойной ночи, Дмитрий Ильич, — бесцветно проговорила она, и движениями, и голосом напоминая сомнамбулу. — Спасибо вам за все!

— Чего уж там, — махнул он рукой и осторожно прикрыл за собой дверь.

Ян, позднее разместившийся на диване напротив крепко спящей за ширмой Светланы, всю ночь подскакивал на каждый шорох, хотя и знал, что до утра она не проснется.

Утром он-таки не углядел её пробуждение. Устал бдеть и на рассвете провалился в сон, как в омут. Проснулся уже от запаха картошки, которую Светлана жарила к завтраку.

— Куда это ты собралась? — удивился он — Светлана была одета в строгий деловой костюм.

— Схожу в школу. Не сидеть же целый день без дела! — она была собрана и внешне спокойна, только необычайно бледна, будто, умываясь утром, смыла с лица все краски.

— А я — в институт. К любимому профессору Подорожанскому разговор есть. Третий день тяну кота за хвост, а понимаю, что дело само собой все равно не решится… Слушай, Светлана, если хочешь, я могу пока пожить у тебя…

— Боишься, что я в одиночестве могу умом тронуться? — она вздохнула. — Не бойся, милый братик, мы — которые из многодетных семей — знаешь, какие живучие?! И потом, вспомни математику: минус, помноженный на минус…

— Дает плюс?

— Вот именно. Все равно мне самой надо привыкать жить без Коли. Да и о будущей жизни пора подумать. Я ведь, как ни странно, этого раньше не делала. Работа есть — и ладно! Муж есть — и ладно! Хлеб есть… Словом, плыла по течению и была рада всему, что это течение ко мне прибивало. Может, оттого осторожность потеряла. Считала, что и всегда у меня все будет ладно да складно, без особых забот. А может, где-то есть другая жизнь? И люди, которые по-другому думают?

Ян пожал плечами.

— В последнее время мне тоже кое о чем думать приходится и, знаешь ли, я тоже не всегда ответы на свои вопросы нахожу!

— Ты прав, я к тому же и эгоистка. Ни разу не спросила тебя, как живешь… Девушку-то себе нашел?

— Кажется, нашел!

— Кажется или нашел?

— Не придирайся, Светка, я только три дня назад с нею познакомился.

— Тогда приходите вместе ко мне в гости. И надолго визит не откладывай… Такое чувство, будто мои неприятности на этом не кончились, понимаешь? Будто кто-то где-то сидит и ворожит… на мою смерть!

Ян вздрогнул.

— Что ты, Светка, опомнись! Советская учительница и вдруг… ворожит! Само это слово в твоих устах