были отметить большой интерес, проявленный в эмиграции к сборнику /69/ «Смена вех». Первое издание этой книги (2500 экземпляров) разошлось очень быстро¹⁹.

О настроениях, затронувших известную часть эмиграции, позже писала в личном письме Милюкову Е. Д. Кускова: «Нет, Павел Николаевич, еще и еще раз убеждаюсь, — что против массовой психологии средств нет. А эта массовая психология ориентируется не на нас, а на Россию в том виде, как она есть»²⁰.

Кускова, как известно, была выслана из СССР вместе со своим мужем С. Н. Прокоповичем. Они поселились на окраине Праги, и их квартира превратилась в своего рода политический «салон», где по воскресеньям собирались многие эмигранты и где велись горячие споры, высказывались взаимные обиды. Участник этих встреч Д. Мейснер рассказывает: спорили обо всем — почему проиграло «белое движение», была ли неизбежной февральская революция, потом Октябрьская, в чем основной смысл последней и есть ли перспективы перед эмиграцией в деле борьбы с Советской властью и т. д. и т. п.²¹ Вот еще одно любопытное свидетельство — письмо Кусковой своему старому приятелю Б. Савинкову: «А в общем, друг мой, — тяжело. И знаете что я поняла? Я поняла тягу в Россию, тягу, которая охватывает все более и более широкие массы простых, немудреных людей. Смотрят они смотрят на то, как кругом собачится «единый фронт», и заявят: будьте вы все прокляты. Там хоть большевики, да зато земля родная. А здесь — и земли нет и души нет, прогнила вся… Во всяком случае, если бы я знала всю эту обстановку, ни за что бы не выбрала заграницу, когда нам чека предложила на выбор — или губернский город, или высылку сюда. Ни за что! Гораздо лучше сидеть там, чем метаться тут…»²²

Сменовеховские идеи затронули определенную часть эмигрантской молодежи. В конце декабря 1922 г. в Берлине состоялась конференция зарубежного студенчества, вставшего на путь «смены вех». Она собралась как бы в противовес Объединению русских эмигрантских студенческих организаций (ОРЭСО), которое находилось в Праге и занимало откровенно антисоветские позиции. Правда, тут следует оговориться: два председателя объединения — сначала П. В. Влезков, а потом Б. Н. Неандер — порвали с эмиграцией и объявили о признании советского строя.

В Берлин приехали русские студенты из Праги, Вены, Женевы, Брно, Лейпцига и других городов. Был здесь и представитель пролетарского студенчества РСФСР, он приветствовал тех, кто заявлял о своей готовности служить Советской России. На конференции подчеркивался факт распада эмигрантского студенчества, его политический раскол. В принятом обращении говорилось, что огромный социальный переворот в России создал особые рамки для работы в ней, новый уклад жизни, новые культурные и моральные ценности.

Обращая внимание «а неоднородность сменовеховского течения, /70/ советские исследователи отмечают наличие в нем правого и левого крыла. Об этом писал И. Я. Трифонов, более широко эту проблему разработал С. А. Федюкин²³. Если представители правого крыла сменовеховства (Н. В. Устрялов и др.) делали ставку на возможность реставрации капитализма и перерождения Советской власти, то те, кто относился к левому крылу, шли на честное сотрудничество с большевиками. У многих военных специалистов, вступивших в Красную Армию, этот процесс начался еще в 1918 г. Чувство патриотизма, стремление сохранить Россию как великую державу, желание служить народу руководили многими бывшими генералами и офицерами, перешедшими на службу Советской власти. По сведениям, которые распространялись «не для печати» среди врангелевских начальников, в 1921 г. 250 генералов бывшей российской армии состояли в списках Красной Армии на ответственных должностях²⁴. Все это очень беспокоило белоэмигрантских руководителей. В 1922–1923 гг. журнал «Новая Россия» («Россия»), выходивший в Петрограде, объявил себя органом «творчески ищущей интеллигентской мысли». Здесь выступали некоторые авторы — представители той части сменовеховской интеллигенции, которые старались отмежеваться от устряловских планов буржуазной реставрации, заявляли о своем намерении активно защищать революцию, потому что были «пламенно убеждены в ее священной правде и великой правоте». В этом журнале была напечатана статья крупного ученого в области энергетики профессора И. Г. Александрова «Русская интеллигенция и ее современные задачи». Он резко выступил против пассивного отношения буржуазных специалистов к восстановлению народного хозяйства. «Мало быть добросовестным «спецом», — заявил И. Г. Александров, — нужна инициатива, устремление, творческая работа, искание новых путей. Нужно отрешиться от той трагической черты, которая лежала и лежит до последнего времени между интеллигенцией и народом. Надо не только оценить и понять растущую личность народа, но слиться с ним в одну общую массу, где есть люди с разными талантами и знаниями, но где нет каст и перегородок, где существует взаимное понимание»²⁵.

«Смена вех» как процесс, причем не только в рамках общественного течения, но и сугубо индивидуальный, мог быть довольно длительным. Ведь речь шла, справедливо указывает С. А. Федюкин, о пересмотре убеждений, о формировании нового восприятия действительности. Пробуждение патриотических чувств всегда было началом, важным импульсом этого процесса для тех, кто хотел вернуться на родину. Писатель Алексей Толстой, возвратившийся из эмиграции в 1923 г., объяснял, что два события положили начало перелому в его душе: война с белополяками в 1920 г., когда он почувствовал, что стал желать победы красным войскам, и голод, когда он узнал, что детские трупики /71/ сваливаются, как штабеля дров, у железнодорожных станций.

А. Толстой называл разные пути, по которым мог идти русский эмигрант: пойти с иностранцами на Россию, взять на свою совесть новые муки и новые потоки крови, взять измором большевиков, т. е. увеличить смертность в России и ослабить сопротивляемость ее как государства; сидеть годами за границей (путь «устрицы, а не человека») и ждать, когда «они падут» сами собою. Он отверг эти пути и выбрал тот, который ему подсказывали совесть и разум. «Признать реальность существования в России правительства, называемого большевистским, — писал А. Толстой в «Известиях» 25 апреля 1922 г., — признать, что никакого другого правительства ни в России, ни вне России — нет… Совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный вколотить в истрепанный бурями русский корабль». В то время это заявление известного русского писателя имело особое значение. «Известия» ставили его в один ряд с такими литературными и гражданскими документами прошлого, как письма Чаадаева и Белинского.

Те, кто, руководствуясь патриотическими чувствами, шел на признание Советской власти, не становились, разумеется, после этого коммунистами. Но это сотрудничество открывало для них новые перспективы. Многие старые интеллигенты пришли не только к признанию Советской власти, но и к постепенному восприятию коммунистической идеологии. Политика же Коммунистической партии была направлена, с одной стороны, на борьбу с буржуазно-реставраторскими тенденциями сменовеховства, с другой — на поддержку тех, кто понимал сменовеховство как честное сотрудничество.

Партия требовала проявлять дифференцированное отношение к каждой отдельной группе или даже отдельному лицу. В условиях Советской власти нужно было «переварить, перевоспитать» старую интеллигенцию. И было бы «до смешного нелепо», писал В. И. Ленин еще в первоначальном варианте статьи «Очередные задачи Советской власти», если бы в привлечении буржуазной интеллигенции усматривали «какое-то шатание власти, какое-то отступление от принципов социализма, или какой-то недопустимый компромисс с буржуазией»²⁶. В этих вопросах партия придерживалась твердой линии. Она была сформулирована следующими словами В. И. Ленина: «… контрреволюцию отсекать, культурно-буржуазный аппарат использовать»²⁷.

В советской исторической литературе подробно и всесторонне показана борьба, которую вела в начале 20-х гг. Коммунистическая партия против сменовеховской идеологии реставраторства, великодержавного шовинизма и буржуазно-националистических взглядов сменовеховцев, против их попыток использовать легальные возможности для проведения своей тактики «обволакивания» и приспособленчества. В. И. Ленин считал политически /72/ очень полезными откровенные заявления Устрялова, в которых он видел «классовую правду классового врага»²⁸. Нужно было уметь ее различать. И об этом в то время шел серьезный разговор на съездах и конференциях партии, в выступлениях партийных публицистов и литераторов.

В докладе «О национальных моментах в партийном и государственном строительстве» на XII съезде