участников, не было, ни партией, ни коалицией партий. Эту аморфность структуры новой организации пытались возвести в ее достоинство, считая, что такое положение отвечает потребностям политических группировок эмиграции.

«Платформа» Республиканско-демократического объединения стала выражением определенных принципов «новой тактики» зарубежной контрреволюции. В ней объявлялось, что борьба с Советской властью будет вестись «во всех формах», как мирных, так и немирных. Уступая велению времени, «платформа» содержала требование «демократической, федеративной республики». РДО обещало осуществить в России «подлинное народоправство», действовать в рамках «демократического миросозерцания». И здесь же, рядом с этими туманными выражениями, делалось заявление о закреплении земли на правах собственности за крестьянами, об отказе «от коммунистической системы хозяйства».

РДО пыталось представить дело таким образом, что оно идет /63/ навстречу интересам крестьянства «будущей России», и выдвинуло как тактическую задачу подготовку кадров людей, которые могут работать среди крестьян, а также оказать влияние на Красную Армию.

Еще в августе 1922 г. XII Всероссийская конференция РКП (б) обратила внимание на имеющиеся в антисоветском лагере факты частичного изменения тактики и перегруппировок, подчеркнула опасность попыток использовать советскую легальность в контрреволюционных интересах⁸². Все это, как мы видим, продолжалось и в последующие годы. С одной стороны, предпринимались непрерывные попытки приспособить тактику контрреволюции к изменяющимся условиям, а с другой — в лагере контрреволюции не прекращались явления распада и расслоения. Ярким проявлением этих процессов стало сменовеховское течение.

Известно, что настроения, которые в конечном счете базировались на признании возможности сотрудничества с Советской властью, затрагивали представителей разных слоев эмиграции с первых лет их пребывания на чужбине. Еще в то время, когда заканчивалась гражданская война, среди эмигрантской интеллигенции возникло сменовеховское, или, как его еще называют, нововеховское, течение.

Один из главных идеологов сменовеховства — Н. В. Устрялов, видный кадет, председатель восточного отдела Центрального комитета «партии народной свободы», поддерживавший, по его собственным словам, омское правительство Колчака «до последней минуты его существования», выпустил в Харбине после падения этого правительства сборник своих статей. По мнению Устрялова, в сфере политической практики никогда ни в чем нельзя зарекаться: сегодняшний враг может стать завтра другом, и наоборот. «После крушения власти адмирала Колчака и генерала Деникина русские националисты очутились как бы над неким провалом… Начинать с начала то, что трагически не удалось при несравненно лучших условиях и при неизмеримо богатейших данных, могут в лучшем случае лишь политические Дон-Кихоты. Следовательно, нужно искать другой выход». Устрялов призывал пойти «на подвиг сознательной жертвенной работы с властью (Советской. — Л. Ш.), во многом нам чуждой… но единственной способной в данный момент править страной, взять ее в руки»¹.

Эта мысль повторялась и в выступлениях других сменовеховцев, притом находившихся в разных странах. «Мы считаемся с тем, — заявил, например, в Париже бывший член Временного правительства и обер-прокурор Синода В. Н. Львов, — что /64/ Советская власть представляет собой национальную силу русского народа. Наша политика сводится к признанию того, во-первых, что факты остаются фактами; во- вторых, что советская организация сильна и жизнеспособна»².

Почти все эти люди, прежде чем проситься в «союзники» к большевикам, попробовали счастья в лагере белогвардейской контрреволюции. Разгром «белого движения» и разочарование в нем привели их к идейному кризису, который кончился «сменой вех». Они увидели, что нет другого выбора, и вынуждены были возложить на большевиков все свои надежды на возрождение былой мощи России. Жизнь заставляла их верить, что решить эту задачу могут только новые силы, вышедшие из революции.

Пожалуй, главным отправным пунктом сменовеховской идеологии стало вот это признание силы Советской власти, которой внутри России более не противостоят, по выражению Устрялова, «организованные, солидные элементы». Отсюда делался вывод о необходимости «примиренчества» с Советской властью, о неизбежности совместной работы с большевиками. Но сразу же в тактике сменовеховцев наметились две противоречивые тенденции.

С одной стороны, Устрялов призывал «русскую общественность» укреплять власть большевиков, «влиться в нее», поддерживать собирание и восстановление России как великого и единого государства, а с другой — надеялся на процесс «внутреннего органического перерождения Советской власти».

Обобщением и развитием этих идей и настроений явился известный сборник «Смена вех», выпущенный в Праге в июне 1921 г. В качестве авторов помимо Н. В. Устрялова в нем выступили буржуазные профессора и публицисты Ю. В. Ключников, С. С. Лукьянов, А. В. Бобрищев-Пушкин, С. С. Чахотин, Ю. Н. Потехин.

Появление сборника «Смена вех» вызвало многочисленные отклики и у нас в стране, и за рубежом. Вообще за многие годы, по подсчетам калининского историка А. В. Квакина, появилось более 170 книг и статей, в которых так или иначе оценивается это явление³. Квакин правильно заметил, что изучение сменовеховства (нововеховства) позволяет лучше понять основные закономерности привлечения буржуазной интеллигенции к участию в социалистическом строительстве, тенденции разложения лагеря контрреволюции. в 20-е годы. Интересные материалы были опубликованы сразу же после выхода в свет этого сборника.

В своем обзоре, напечатанном в журнале «Красная новь», известный партийный публицист Н. Мещеряков сравнивал «Смену вех» с другим сборником, который под названием «Вехи» вышел в свет в 1909 г.⁴ Тогда это был своего рода манифест кадетской интеллигенции, уходившей от революции в лагерь контрреволюции, примирившейся с царским самодержавием. Авторы «Смены вех» — тоже кадетские интеллигенты — /65/ двигались в обратном направлении. «Итак, мы идем в Каноссу, т. е. признаем, что проиграли игру, что шли неверным путем, что поступки и расчеты наши были ошибочны», — писал С, С. Чахотин.

В то же время в высказываниях идеологов сменовеховства встречается масса противоречий. Некоторые из них стремились доказать, что они все же были правы, когда боролись против большевиков. «Пока еще в начале революции, — утверждал Ю. В. Ключников, — была надежда остановить революционный разлив… нельзя было не стремиться укротить революцию… Но революция идет и идет. Растет. Ширится. Углубляется»⁵. И как бы продолжая эту мысль, Н. В. Устрялов разъяснял: «Не мы, а жизнь повернулась на 180 градусов. И для того, чтобы оставаться верными себе, мы должны учесть этот поворот. Проповедь старой программы действий в существенно новых условиях часто бывает наихудшей формой измены своим принципам»⁶.

Выступая с позиций буржуазного патриотизма и великодержавности, авторы «Смены вех» рассматривали интернационализм Советской власти как средство для достижения национальных целей России. Эти цели в представлениях идеологов правого крыла сменовеховства мало чем отличались от великодержавных притязаний старой русской буржуазии. Кажется, Устрялов в то время ввел в оборот выражение «национал-большевизм», с одной стороны, подчеркивая этим отличие от подлинного коммунизма, а с другой — пытаясь представить это идейное течение выразителем национальных интересов России. Соединение идей интернационализма и славянофильства, отмечает советский историк С. А. Федюкин, было мыслью утопичной, в конце концов реакционной. «Сменовеховцы не хотели понять, что сильная и могучая Советская Россия никогда не сменит красную звезду на «щит Олега», что она действительно преследует не только национальные, но и интернациональные цели, ибо задачей первого в мире социалистического государства являлось не только освобождение русского и иных народов нашей страны, но и оказание помощи народам всего мира в их стремлении к свободе и прогрессу»⁷.

Рассуждения об особом предназначении России, о ее провиденциальной роли, мистические