– Не могу. – Ксения смотрела в потолок сухими глазами, – Она… Короче, я помогала ей там… Это по вашему называется «гревы». Я такой канал нашла!.. Такой канал!.. Стопроцентно безопасный! И вот, все рухнуло.

– Да жизнь-то не кончается… – подал голос Кулин.

– Да… – рассеянно согласилась девушка, – Но ты не представляешь сколько всего на нее было завязано. Как я теперь – не знаю…

– Может, образуется?..

– Через нее бабки шли. Столько!.. Я никогда таких сумм и в руках-то не держала! Я и не представляла, что зечки такие богатые!.. И вот…

«Вот чем, оказывается, – сверкнуло в голове у бесконвойника, – объясняются все ее перестановки.»

Протянув руку, Куль положил ладонь на макушку Ксении и погладил. Та замолчала, поняв, что сказала, наверное, что-то лишнее.

– Коля…

– Что? – бесконвойник уразумел, что хозяйка теперь, выболтав свою тайну, всецело зависит от его порядочности, или от того в плотном ли контакте работает он с кумом, и работает ли с ним вообще, поэтому, чтобы не испортить отношения, Николай должен пройти проверку на лояльность.

– Ты… – фраза давалась девушке с трудом, она буквально выдавливала из себя слова, – пообещай, что никому ничего не расскажешь!

– Мамой клянусь! – выпалил Кулин.

Ксения внезапно приподнялась на локте и пристально уставилась на бесконвойника:

– Не пойдет.

– Почему? – ошарашено заморгал Николай.

– Ты сколько чалишься? – приподняв бровь и подпустив ехидства в голос поинтересовалась хозяйка.

– Третий год.

– И не знаешь, что для зека мать – тюрьма? Тюрьмой клянешься?

– Знаю… – насупился Куль, сообразив, какую двусмысленность он сейчас невольно ляпнул. – Но… Лады. Хочешь, на пидора побожусь? Хочешь?..

Но Ксения прервала:

– Жизнью. – коротко сказала девушка.

Николай едва смог сдержать глупую ухмылку. Жизнью, естественно, он дорожил, но клясться ею всегда считал безрассудством. Ну, не полезет же он, в самом деле, в петлю, если нарушит эту клятву? Не средние же века на дворе? Да и похоже это все было на какую-то дешевую мексиканскую мелодраму, а их Кулин не переносил органически. Однако сейчас бесконвойник приложил немало усилий чтобы состроить серьезную физиономию и, насколько мог торжественно, проговорил:

– Клянусь своей жизнью, что не раскрою никому твоей тайны!

А про себя подумал, что в начале такой вычурной фразы не хватало сказать еще и «торжественно». Но и без этого получалась сцена «в пионерском лагере».

Хозяйка, вроде бы, не обратила внимание на подозрительные паузы в разговоре и приняла зарок обняв Николая и чмокнув того в щеку. Она, удовлетворенная, улеглась обратно, а Куль принялся размышлять.

Он не только слышал о соседней женской зоне-монастыре, но и несколько раз проезжал мимо. При всем при том, Николай никогда не слышал о бесконвойницах. И не мудрено, если мужская зона была общего режима, то в той, где содержались дамы, режим был усиленный. Насколько знал Куль по базарам бывалых потюремщиков, условия содержания на них отличались незначительно, ограничивались количества писем, которые мог отправлять осужденный, уменьшались количества свиданок, дачек и ларей, а во всем остальном – зона она и есть зона. Но, как видно, с «усилка» работать на волю не выпускали.

Как же тогда Ксении удавалось так плотно общаться со своей подругой? И какие макли она крутила, если, как девушка сама оговорилась, речь шла о больших деньгах? Не удалось же ей, в самом деле, монополизировать подпольные поставки заварки?

Все эти вопросы так и крутились на языке у Николая, но задав их он, тем самым, показал бы свою заинтересованность в девушке, не как к личности, а как к дельцу нелегального бизнеса и вряд ли это ей понравилось бы. Прикинув варианты, Кулин нашел, как ему показалось, приемлемый ход для удовлетворения своего любопытства.

– Может, я могу тебе как-то помочь? – предложил бесконвойник.

Ксения скосила глаза на бесхитростное лицо любовника.

– Я же каждый день хожу в зону. – простодушно продолжал Куль, – Кручу свои макли. Чай, там, переправляю… Еще чего… Мог бы и твое…

Такой реакции Николай от девушки никак не ожидал. Она сперва покраснела, будто сдерживая рыдания, но потом барьер рухнул и комнату заполнил дикий истерический смех.

Бесконвойник, недоумевая, отстранился. Успокоившись, и вытерев уголком простыни выступившие слезу, Ксения, все еще давясь от непроизвольного похохатывания, сумела выговорить:

– Ой, Коленька, прости!.. Прости меня, дуру!.. Я, просто, представила, как мой товар будет у вас расходится!

– Что? Не проканает?