– В Монголии, – фыркнула Ксения, – А ты вот догадайся, без чего я тебя отсюда не выпущу?

– Да я и сам не уйду, пока не покурю.

– Гадкий! – отстранилась девушка, пока бесконвойник искал по карманам сигареты и спички, – Гадкий, глупый и противный!

– Какой уж есть… – примирительно проговорил Кулин.

Через час Николай и Ксения лежали, покрытые одной мятой и пропотевшей простыней, касаясь обнаженными телами друг друга и думали каждый о своем.

– А у нас за два дня троих убили, – неожиданно сам для себя промолвил бесконвойник.

– Насмерть? – безразлично поинтересовалась хозяйка.

– Угу.

– Какой кошмар!.. – девушка еще плотнее прижалась к боку Кулина, а тот вдруг понял, насколько тревожили его эти смерти. Казалось бы, незнакомые зеки, померли, ну и хрен бы с ними, ан нет, их гибель оставила какой-то след в душе Николая. Но высказать его словами, сформулировать свои чувства бесконвойник до сих пор не мог, или не хотел.

– Одному голову отрезали, а двух других на решетку скинули. Их и проткнуло. Насквозь…

Девушка отстранилась и выжидающе посмотрела в глаза Кулину:

– Зачем ты мне это говоришь?

– Не знаю. Вылетело как-то. Понимаешь, все хотят стабильности, чтобы ничего не менялось. Даже плохое… Хотя, какая стабильность в лагере? Люди приходят, уходят… Вот и придумали воровской закон, чтоб порядок был. А тут… Короче, чую, буза может начаться…

Николай выдавал эти мысли за свои, напрочь забыв, что именно об этом его и предупреждал его семейник Петька Семихвалов.

– Буза? – уже более заинтересованно переспросила Ксения.

– Бунт, Ксюшенька. Зековский бунт.

От этих простых слов девушка вздрогнула всем телом:

– Но это…

– Ага. Хуже не придумаешь.

– Тебя могут убить?

– Могут. – Автоматически брякнул Кулин и лишь после того как девушка, чуть не плача, стала покрывать поцелуями его лицо, причитая: «Миленький, ты уж там поосторожнее!.. Не дай Бог… Как же я без тебя?..» – понял, что сболтнул лишнего. Хотя, каким-то краем сознания, бесконвойник отметил, что этот взрыв эмоций был несколько нарочитым, будто бы вся эта вспышка являлась актерской игрой, игрой весьма профессиональной, качественной, но все равно в ней наличествовал некий оттенок искусственности и искренности не до конца.

– Ну что, ты… Что, ты… – слов утешения Николай не находил, да и не нужны они были в любом случае, будь это поведение притворным или, наоборот, нелицемерным.

– Я… Я боюсь… – всхлипывала девушка.

– Да чего тебе бояться?.. Это же там, за забором, за колючкой, за высокими и мощными стенами… Не плачь, милая…

– Козел! – с ненавистью вдруг выплюнула Ксения и отпихнула от себя Кулина. – У меня подругу мочканули! Понял, ты!..

Не обращая внимания на «козла», за что с кем угодно другим Куль немедленно разобрался бы, хотя по воровским понятиям действительно был «козлом», бесконвойник, преодолев сопротивление упершихся в его грудь ладоней, вновь крепко прижал к себе девушку. Та разрыдалась еще сильнее, втискиваясь в волосатую грудь Николая, слово желая проскользнуть прямо внутрь, сквозь ребра, в грудную клетку и спрятаться там, между легкими и сердцем, скрываясь от ужаса, который непременно останется снаружи.

– Она здесь, в женской зоне была… – голос доносился невнятно и Куль скорее угадывал во всхлипах слова, чем действительно слышал членораздельную речь. – Я навещала ее… А сегодня утром… Ночью ее убили!.. Падали, суки, прошмандовки! Ненавижу!

Кулин все пытался сообразить, как надо отреагировать на эту эскападу, то ли обнять покрепче, то ли забормотать нечто невнятное и ласковое, но Ксения сама подсказала выход:

– Коленька, люби меня! Люби!..

И девушка, резко отстранившись, сдернула с себя простыню и замерла, обнаженная, перед бесконвойников в позе прекрасной морской звезды. Куль не заставил просить себя дважды. Несмотря на некоторую усталость, плоть отреагировала автоматически и, когда Николай распластался накрыв своим телом тело хозяйки, направлять рукой уже не было необходимости. Но на этот раз удовольствия от секса никто из партнеров не получил. Кулин кончил лишь тогда, когда понял, что больше нет смысла повторять эти монотонные движения, которые превратились в подобие бессмысленной работы, тупой и не дающей ничего ни уму, ни сердцу.

– Ты прости меня… – проговорила Ксения когда бесконвойник, глубоко дыша, лег на спину.

– За что? – без удивления поинтересовался Куль.

– Что я про нее вспомнила.

– Так не вспоминай. – посоветовал Николай и понял, что сказав так выдал свое всепоглощающее равнодушие. Но девушка, казалось, восприняла эту рекомендацию со всей серьезностью: