менее рьяно, чем его коллега.

– Колись сразу: чего несешь?

– Котлету, макароны и щи. – честно ответил Николай. – Только ты хрен их отшмонаешь…

– Надо будет – блевать заставлю. – не принял шутки Макитра, – Разувайся.

В сапогах, естественно, ничего не оказалось. Прапор провел руками по штанам Кулина, залез во все карманы, прощупал пояс спереди, за спиной. Чирканул по позвоночнику, проверил подмышки, рукава и, удовлетворившись, позволил Николаю обуваться, отвернувшись к следующему.

Деньги Акимыча остались ненайденными.

Некоторые зеки, дабы пронести такой ценный груз в зону, запаивали финашки в целлофан и ныкали в «карий глаз». Куль считал, что он не опущенный, чтобы пользоваться таким способом, и сделал в своей рабочей телогрейке несколько потайных карманов. Два на лопатках и два спереди, чуть выше и сзади настоящих карманов. Туда, по наблюдениям Николая, прапора почти никогда не заглядывали. И именно в них сегодня башли проехали в монастырь.

В отряде Куль сразу переоделся в чистое. Перекурив и дождавшись пока немного пройдет накопившаяся за день усталость, Николай дождался Семихвалова, который куда-то ускакал по своим делам, и они вместе отправились в столовку. Определенного времени для ужина у бесконвойников не было. Они могли и задержаться, и приехать раньше, чего почти никогда не бывало, разве что в пятидесятиградусный мороз, который однажды ударил прошлой зимой. Поэтому баландеры, едва завидев зеленую бирку с буквами Б/К, немедленно насыпали полную шлёнку чего-нибудь диетического с большим количеством мяса, присовокупляя к этому жестяную кружку молока.

Не обращая внимания на шнырей разных отрядов, стоящих к раздаче, Николай протиснулся между ними и застучал ладонью по пластику:

– Эй, баланда! Две порции!

Взяв миски, полные густой пшенки, поверх которой лежали здоровенные ломти вареной трески, Куль отыскал глазами свободный стол и, заняв место в центре скамьи, начал трапезу. Семихвалов присел напротив и последовал примеру семейника, запустив весло в кашу.

– Слыхал? – выковыривая черенком ложки кости из белого рыбьего мяса спросил Семихвалов, – Крапчатого на вахту сволокли. А с ним еще кучу блатных.

– И чего? – проговорил Николай с набитым ртом.

– Не врубаешься из-за чего?

– Ну?

– Базарят того мужика из восьмого отряда по приказу Крапчатого мочканули!

– А нам до этого что? – Куль продолжал наворачивать кашу, изредка поглядывая на лик, выглядывающий из спелых колосьев на стене. Николаю всегда казалось, что глаза этого святого пронизывают его насквозь, глядя с нечеловеческой укоризной, и призывают к немедленному покаянию. Николай знал за собой множество грешков и почти каждый раз бывая вечером в столовке мысленно исповедовался этому образу и просил простить его, погрязшего в разнообразных махинациях.

– Как что? – Семихвалов даже остановил движение ложки ко рту, – Крапчатый начал масть казать. Чует мое седалище – пойдут шерстяные актив резать.

– А ты и выронил из своего седалища…

– Ты еще черного бунта не видал. Как навалятся целым кагалом!..

– Будто ты его видел. – ухмыльнулся Куль.

– Видеть – не видел, а мужики базарили как это бывает.

– Вот и пусть дальше базарят.

– Умный человек в таком случае обязан соломку подстелить. – поучительно выдал Семихвалов.

– Лучше срезу – матрасовку. Или две.

– Ты как хочешь, – семейник намотал на ложку рыбью кожу и откусил добрую половину, – а я свой финарь из нычки в тумбочку перебазирую. Тебе не нужен?

Николай часто прислушивался к словам Семихвалова. Петр Захарович на воле был бухгалтером и на этом поприще развил в себе шестое чувство. Он загодя, как сам выражался, седалищем чуял очередную ревизию и загодя приводил всю документацию в порядок, оставляя, для того чтобы не вызвать подозрений, несколько мелких несоответствий.

И сейчас в словах семейника был некий резон. Убийство всегда вызывало за собой кучу неприятностей абсолютно для всех. Пока менты не отыщут того, кто это сделал, или на кого можно подлянкой повесить сто вторую, спокойной жизни можно будет не ждать. Лютовать станут и черные, и красные.

– Нужен. – согласился Куль.

– Я их в секретку, где фанера и колеса лежат, спрячу. – Семихвалов незаметно огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто, – Сам знаешь, вытащить – секундное дело.

Секретка Кулина находилась в тумбочке. Там в полке из древесно-стружечной плиты был выдолблен обширный паз, который на раз закрывался планкой. Ни один из многочисленных шмонов не выявил этого тайника и поэтому Николай с семейником на пару хранили там самое ценное, что по местным правилам считалось строго-настрого запрещенным.

Каша закончилась одновременно. Зеки залпом выдули свои порции молока и не успел Кулин вытереть образовавшиеся у него белые усы, как к нему на скамейку кто-то подсел.

– Чего-то припозднился ты сегодня. – раздался тихий голос Главбаланды.

– А, это ты, Топляк. – Николай провел тыльной стороной ладони по верхней губе и украдкой скосил глаза