все в мельчайших подробностях и повторяла, заучивая наизусть.

Ева много раз повторяла: встреча с Мастером, как чемодан. Привозишь его домой и долго распаковываешь, раскладывая каждую вещь на место. Мой чемодан получался странным, но я была полна решимости довезти его в полной сохранности, а разобраться потом, на спокойную голову.

Во время упражнений на Черноморской мы часто медитировали. Ева ставила передо мной то цветок, то камешек причудливой формы, то чучело попугая.

–У каждой вещи есть внутренняя сторона, – говорила она, – если сосредоточить внимание только на предмете и долго рассматривать, можно поникнуть в его суть. Проникнуть – означает понять, понять – соединиться, соединиться – сделать частью себя. Дабы слышать Поток, нужно разрушить забор, построенный нашим «эго», позволить сигналам добраться до сознания. Сейчас ты забаррикадировалась со всех сторон и способна услышать, только если прямо перед тобой включить сирену. Нужно научиться впускать в себя Мир.

Я честно таращила глаза, но внутренняя сторона передо мной не открывалась. Мы перепробовали много разных предметов, однако результат не менялся. Только на две вещи Ева запрещала смотреть: на воду и на огонь.

– Ты еще слишком слаба для такого рода медитаций. Вода уносит, а пламя может сжечь. Взрослей быстрее, тогда и попробуем.

Я смотрела на пламя свечи, со страхом ожидая какого-то невиданного эффекта, но ничего не происходило. Прикрывая от усталости веки, я заметила, что огонь все равно остается перед глазами. Усталость снова начала прижиматься ко мне бархатной подушкой.

– Нового ученика, – вдруг всплыли из памяти слова Евы, – три раза бьют палкой. Те, кто пришел за интересной жизнью и красивыми игрушками, после этого уходят. Оставшихся сбрасывают со скалы. Каждого со своей.

Как же я могла забыть! Ведь Ева потихоньку готовила меня, рассказала почти все, что должно произойти, даже отвечать научила, а я забыла, выпустила из головы, вот дура!

От постоянного рассматривания язычка пламени мир вокруг померк, превратившись в черную пелену. Глаза начали слипаться, я изо всех сил старалась не заснуть, но в какой-то момент перестала понимать, когда глаза закрыты, а когда нет: огонь словно оказался внутри меня, заполнил окоем, пробрался под волосы, начал жечь. Я захотела отшатнуться, встать, но вместо этого повалилась на бок.

Наверное, это был обморок, перешедший в глубокий сон, или просто сон, близкий к обмороку. Когда я открыла глаза, башню заливало солнце, с лимана доносились крики чаек и шум лодочных моторов. Левая рука, на которой я лежала, совсем затекла, сесть мне удалось с трудом, ноги без туфель закоченели. На полу стояло блюдце, залитое воском, часы показывали десять утра. Я поднялась на ноги и начала спускаться вниз.

Внутри было спокойно и пусто: Мастер велел возвращаться домой поездом, значит, нужно попасть на вокзал. Дорога вдруг оказалась совсем не простым делом, каждый шаг босыми ногами по щебню и камням крепостного двора причинял страшную боль моим ступням. Я вспомнила каролино-бугазское детство и постаралась представить себе, будто кожа на ступнях стала такой же толстой и грубой. Шаг, другой, третий – и я пошла. Увидев меня, сторож оторопел.

–Ты откуда, болезная? Друзей повстречала? Хороши у тебя друзья, нечего сказать. Таких друзей за ушко и в музей!

– Так ведь я оттуда иду, дедушка, из музея.

–Зачем ты сюда пробралась, спрашивать не стану. Тут за будкой есть кран, умойся, приведи себя в порядок. А хочешь, милицию вызову?

–Не надо милицию.

– Ну, твое дело. У вас, у молодых, сегодня свои разборки.

За будкой из стены торчал кран, а оконное стекло, блестевшее в лучах утреннего солнца, вполне могло сойти за зеркало. Заглянув в него, я поняла, чему ужаснулся сторож. Удар палкой рассек кожу на лбу, кровь запеклась, и зрелище было страшноватым. Но боли я не чувствовала, ранка на самом деле оказалась пустяковой. Смыв кровь и пригладив руками волосы, я выглядела почти обычно, только лицо слегка опухло.

– О, это совсем другой коленкор, – обрадовано воскликнул сторож. А я уж хотел «скорую» вызывать, да решил погодить маленько. Ноги-то не поранила?

– Пока нет.

– Вот то-то и оно, что пока. У меня тут где-то старые чуни завалялись, если не побрезгуешь, могу удружить.

Честно говоря, надевать непонятно чью обувь не сильно хотелось, но топать босиком до вокзала не хотелось еще больше.

–Спасибо, спасибо большое!

Чуни оказались полуразвалившимися домашними тапочками сорок пятого размера. На каждом шагу они старались улететь вперед, но, удерживаемые задранными верх пальцами ног, прерывали свой полет и в знак неодобрения за столь грубое вмешательство в их свободную жизнь хлопали меня по пяткам. Ходьба в них представляла собой маленький цирковой номер, но за полчаса я добралась до центральной улицы.

План у меня был такой: продать или заложить часы, купить туфли и билет на поезд. Часы мне подарил Паша, стоили они немало. Я завернула в первый же часовой магазин и предложила их хозяину. Он внимательно посмотрел на меня, взял часы, нацепил на глаз монокль и долго разглядывал браслет, заднюю стенку, циферблат.

– Откуда у тебя эти часы? – спросил он, пряча их в ящик стола.

– Муж подарил.

– Муж... – иронически усмехнулся часовщик. – Врешь, сука. Ты таких денег за всю жизнь не заработаешь, даже если будешь ложиться под каждого встречного. Ты их украла, шлюха. Пошла вон, пока я не вызвал милицию.

Я онемела. Горло перехватило от обиды, слезы навернулись на глаза.

– Пошла, пошла, – часовщик вышел из-за прилавка, развернул меня лицом к двери и вытолкнул на улицу. Я с трудом доплелась до первой скамейки, села и заплакала.

Не помню, как, но мне удалось вымолить у хозяйки галантерейного киоска разрешение позвонить по телефону, и я набрала Пашин мобильник.

– Ты где? – сердито спросил он. – Я тебя всю ночь ищу. Что случилось?

– Паша, я в Белгороде. Мне плохо, приезжай скорее.

– Где ты стоишь? – спросил он деловым тоном.

– На улице.

– На какой, как называется?

– Ленина, Ленина улица, – подсказала хозяйка, искоса наблюдавшая за моим разговором, – двадцатый номер.

– Стой, где стоишь, никуда не уходи. Через десять минут за тобой приедут, отвезут в Одессу. Приедет за тобой такой чернявый парнишка, Славой зовут, бэ-эм-вэшка у него типа нашей. И не нервничай, дома все расскажешь, Я тебя очень люблю.

– Спасибо, Пашенька.

Чернявый парнишка примчался очень скоро, машина резко затормозила у киоска, из нее выскочили четверо здоровенных парней, все чернявые. Один из них подбежал ко мне.

– Лора?

– Да.

– Здрасьте, я Слава, мине звонил ваш муж. Вас кто обидел?

– Да.

– Сейчас уладим.

– Маруся, – он грозно посмотрел на хозяйку ларька, – кто обидел дорогую гостью нашего города?

– Слава, Славочка, – испуганно затараторила хозяйка, – та я ж не знаю, дивчина подзвоныты просила, я и дала, могу забожиться!

– Правда? – Слава посмотрел на меня. Замашки у него были, словно у мафиози из фильмов про «новых