электрических фонарей, влажно переливались над Каролино-Бугазом.

Наша пляжная компания собиралась на берегу. Разжигали костер из плавника, пекли картошку, не из-за голода, а для баловства, и, уставясь в пурпурно тлеющие угли, рассказывали страшные истории.

В десять часов над обрывом звучал голос бабушки, и я уходила домой. В мое окно всегда светила луна, четыре звезды мерцали среди листьев шелковицы. Звезды не меняли своего расположения, луна же медленно перемещалась по небосводу. Засыпая, я всегда разговаривала со звездами, рассказывая им истории, похожие исторические романы.

Однажды со мной произошел странный случай. В то лето я упросила отца купить маску с трубкой и тяжелые ласты, как у мальчишек из нашей компании. За два дня они обучили меня несложным приемам ныряния и охоты за крабами. Из воды я вылезала с синими губами и, дрожа от холода, бросалась погреться на горячий песок.

В один из дней я обнаружила на дне кем-то утерянное серебряное кольцо. Кольцо было гладким, с небольшим рисунком – три червленые звездочки. Лежало оно довольно глубоко, нырять за ним пришлось несколько раз. Я боялась, что не хватит воздуха, и примеряла глубину, опускаясь все ниже и ниже.

Бабушка написала объявление и повесила его у входа в наш переулок, но за кольцом никто не пришел. Оно много лет хранилось в маминой шкатулке, вместе с разноцветными бусинками из давно рассыпавшегося ожерелья, а потом куда-то исчезло.

В тот день, может из-за того, что я переныряла, а может, по другой причине, мне приснился сон. Вернее, это был не сон, а словно видение, во всяком случае, мне казалось, будто я не сплю.

Звезды прятались среди листьев шелковицы, колобок луны светил прямо в лицо. Я начала погружаться в дрему и вдруг увидела человека. Он висел над шелковицей, ухватившись за нее, точно ныряльщик за камень на морском дне и внимательно смотрел на меня. Его ноги были подняты вверх, тоже, как у ныряльщика. Я приподнялась на локте, пытаясь получше рассмотреть, тогда он отпустил руку и уплыл. Лицо ныряльщика я запомнила на всю жизнь.

Бабушка два дня не пускала меня на пляж, предположив, что я перегрелась на солнце или перекупалась, но, не заметив отклонений в моем поведении, отменила запрет.

Больше всего меня страшил выезд на дачу, тошнить начинало на станции Ксениево а за Барабоем я бежала в туалет и, заперев двери, отдавала унитазу бабушкин завтрак. К Нагорной я приезжала, похожая на огурец: зеленая и в пупырышках головной боли.

Машины у нас не было, ехать на автобусе означало страдать от жары, вони выхлопных газов и полуторачасового стояния – все места, как правило, занимали крестьянки, возвращавшиеся с Привоза. Поэтому приходилось терпеть – один раз туда и один обратно, в результате я безвыездно проводила на даче три месяца, самые лучшие три месяца в году.

Кошмар детства повторился с четкостью часового механизма – тошнота у Ксениево, и рвота за Барабоем, словно старые друзья, бросились на меня в обнимку. Я, честно говоря, предпочла бы с ними не встречаться, все-таки в моем организме произошли существенные перемены, но они, видимо, считали по- другому.

Открылось море, электричка, на минуту задержавшись возле Нагорной, помчалась вниз и вылетела на косу Каролино-Бугаз. Замелькали дачные домики, окруженные деревьями и виноградниками, но я не могла смотреть, перед глазами кружились черные пятна, дурнота сжимала горло. Я поняла, что до Белгорода не доеду, и вышла в Затоке. Электричка унеслась, оставив после себя кислый запах изношенных тормозных колодок, а я еще полчаса приходила в себя на перронной скамейке.

Из Затоки в Белгород ходила «Ракета» – катер на подводных крыльях. Один раз за лето мы с родителями обязательно ездили в Белгород, погулять по тихому, заросшему шелковицей и тополями городку, полазить по развалинам крепости. Крепость постепенно реставрировали, входы в самые жуткие места методично закладывали камнем, и в последние годы ее посещение уже не доставляло большого удовольствия. Прежде, мы с отцом свободно залезали на вершину полуразрушенного минарета, спускались в ров, забирались в подземные ходы, уходящие к лиману. Теперь все оказалось запрещенным, а вместо этого нам предлагали любоваться восстановленными черепичными крышами башен.

Поездка на «Ракете» входила в программу обязательных удовольствий, катер прилетал в Белгород за каких-нибудь двадцать минут. Отдышавшись на скамейке, я пошла на пристань. Увы, «Ракеты», пожирающие огромное количество топлива, оказались убыточными и уже несколько лет тихо ржавели у причалов, а вместо них один раз в три часа отправлялся небольшой кораблик под звучным названием «Тургенев». Кораблик призывно раскачивался рядом с кассой, но пассажиров на нем почти не было. Из расписания следовало, что вместо 20 минут «Тургенев» будет телепать до Белгорода почти полтора часа. Возвращаться в Затоку и ждать автобус я не хотела, купила билет и поднялась на катер.

Это было очень старое сооружение, похоже, оно каталось по лиману еще в царские времена. Грибные шляпки огромных заклепок шелушились от множества слоев краски, палуба дрожала с такой силой, будто «Тургенев» собирался взлететь.

Минут через десять раздался гудок, низкий и протяжный, «Тургенев» неспешно отвалил от пристани и меланхолически зашлепал по лиману. Наверное, так путешествовали в семнадцатом веке, спокойно озирая окрестности, размышляя о прожитом, убивая время ведением дневника или сочинением путевых заметок.

Я уселась под навесом, волны, зеркально поблескивая, гоняли по нему солнечных зайчиков; вскоре поднялся легкий ветерок, а вместе с ним поднялось и настроение. Справа проплывала моя любимая коса, смотреть на которую доставляло неизмеримую радость. Я безуспешно искала на желтой полосе обрыва нашу дачу, наслаждаясь плеском воды, нехотя расходящейся под напором стального корпуса. Вода пахла свежестью, рыбой, мокрыми сетями рыбаков, влажным песком. «Тургенев» мерно покачивался, точно верблюд, и я потихоньку задремала.

Разбудили меня возгласы матросов, катер стоял, повернувшись носом к Каролино-Бугазу, а команда тащила из воды сеть. Вывалив шевелящуюся мотню в стоявший на корме громадный железный ящик, матросы исчезли, спустя несколько секунд «Тургенев» двинулся с места, плавно описал полукруг и снова зашлепал к Белгороду.

Я не понимала, почему Мастер решил экзаменовать меня именно в крепости. Если для того, чтобы сбить с толку или запугать – то получалось ровно наоборот, мне был известен в ней каждый закоулок, и развалины навевали не страх, а теплые воспоминания о детстве. Я играла на своем поле.

«Тургенев» дотащился до Белгорода за час сорок пять, я не стала дожидаться автобуса, а пошла пешком по знакомым улицам. Тут ничего не изменилось со времени моего последнего приезда, видимо, осадки нового времени выпали в районе центра. У крепости я оказалась в начале первого, то есть с небольшим опозданием и, не спеша, принялась за обход.

В крепости было пусто, если не считать сторожа у входа, продавшего мне билетик, по заросшим бурьяном дворам вместо туристов бегали только голодные коты. Судя по лихорадочному блеску их глазищ и откровенно проступающим ребрам, еды тут было не больше, чем на тридцатый день осады.

– Скажите, – спросила я сторожа, – кроме меня сегодня никто не приходил в крепость? Мы с друзьями договорились встретиться у минарета, но они, как видно, запаздывают.

– Ты первая, – ответил сторож. – Сейчас вообще редко кто приходит, разве школьников на экскурсию привезут. Погуляй пока, ежели кто появится, я тебя кликну.

Прошел час, другой, третий, четвертый. Я обошла три двора, поднялась на все башни, заглянула в каземат под башней-темницей, спустилась в арсенал. Пусто.

–Что-то запаздывают твои друзья, – сказал сторож, когда я в очередной раз проходила мимо него с немым вопросом в глазах. – Или перепутали чего. Не могут люди опаздывать на пять часов.

Похоже, за весь день в крепость так никто и не пришел.

– А мне и одной хорошо, – ответила я. – Тут так тихо, спокойно, воздух чистый, просто благодать.

– Условия курортные, – согласился сторож.– Но учти, в шесть часов мы закрываемся, так что приходи до шести, иначе придется до утра целовать ворота. Бегать за тобой по крепости я не стану, а оставлять незапертым музейный экспонат правов не дадено.

В половину шестого я распрощалась со сторожем, перешла через мост надо рвом и присела на корточки. Перила моста прикрывали меня от глаз сторожа, я подобралась ко рву и соскользнула вниз. Склон в этом месте был покатым, когда вместо подъемного строили обыкновенный мост, края рва осыпались. Мы с