— Я вижу. Просто хотела еще с вами…

— Так приходи ко мне. Приходи.

Вдруг на «ты», как хорошо! Голос молодой, а восемьдесят два. Бабушка. Волшебница.

— Я ведь совсем теперь одна. С кошкой квартиру стережем. Ириша с детьми на всю зиму к мужу в Якутск уехала. Глеба теперь скоро не жди. Такая у него работа. Товарищ его жил у меня месяца полтора — все веселее было. Приходи. — Бабушка чуть задохнулась и замолчала.

— Приду. Как только время — приду. Сегодня у нас… Не позже воскресенья приду. — «Почему: „Скоро не жди“?»

— У меня ведь и заночевать можно. В трех комнатах — мы с кошкой двое. — Бабушка пытливо глянула на Алену, поправила рукой шапочку: — Совсем на нос сползает. Хожу-то я вниз головой, — засмеялась, опять засеменила, быстро переставляя палку. — И зачем провожаешь — тебе же некогда.

— Не торопитесь, успею я. Мне хорошо с вами. Вот и остановка видна. — «Почему: „Скоро не жди“?» — Они перешли улицу. — Вот и все. Бабушка…

— Иди, ради Христа, иди. Незачем со мной нянчиться. Автобус сейчас прикатит. Ребята говорят: «Бабушка везучая» — никогда не жду. Ну, видала? — Бабушка засмеялась, из-за угла показался автобус. — Приходи. Буду ждать.

— Не позже воскресенья. — Алена уже подсаживала старушку в автобус. — Почему вы сказали, бабушка: «Скоро не жди»?..

— Не слышу. Что?..

Дверь захлопнулась. Автобус ушел. «Глеб, Глеб! Неужели я могу отказаться от тебя?» «До тебя мне дойти не легко…» Откуда это? А почему: «Скоро не жди»? Нет, а как же?.. Алена перешла на другую сторону, уличные часы попались на глаза. «Ведь опаздываю…» Она побежала по тихой улице, остановилась. «Ну и пусть… — Пошла медленно. — Почему вдруг все равно — опоздаю, не опоздаю? Не распутаться мне. Не распутаться! Умереть бы! Дура! А сын? Мальчишка! Какой ты будешь? С цыганскими глазами? Почему я все вижу тебя сероглазого? Что же нам с тобой делать, сын? С чего этот дядька так смотрит? Фу, разулыбалась вовсю! Что же нам делать, сын? Нам нельзя без Глеба — понимаешь?..»

Из ворот напротив паренек лет девяти еле тащит на улицу санки. На них лежат, держась друг за друга, еще двое мальчишек, покрикивают: «А ну! Давай!» Упряжной, красный от натуги, в азарте нагибается вперед, перебирает ногами, скользит, упрямо отталкивается, и вдруг санки поехали, на середине улицы настигли его, подбили, перевернулись. Трое мальчишек лежат в снегу, как медвежата, и хохочут. Дурные! Развалились на самой… Ох!

— Машина! — кричит Алена. Грузовик мчится как раз посередине улицы. — Мальчики! — Не слышат, один в стороне, а двое хохочут! — Мальчики!

Алена летит, захватывает двоих, рывком поднимает и вместе с ними падает навзничь. Мотор тарахтит уже рядом. Не подняться. Лилька! А сын?..

— Леночка!

Откуда голос Рудного? Грузовик, тарахтя, проезжает мимо, мордастый парень из кабины орет нехорошие слова.

— Ушиблись, Лена? — Рудный помогает ей встать.

— И чего вы, тетя?..

— Объехал же, — укоряют ее мальчишки.

— Марш отсюда! Нашли место кататься, безголовые! Вы как?.. Постойте, подождите меня. Дураков этих надо пугнуть.

Алена стоит на ступеньках, прислонясь к двери, и смеется: «Героическое спасение непогибающих! Вот уж глупо! Ага, не успели смыться, настиг их Рудный, взгреет. И что за родители! Как не сообразила, что машина пройдет стороной? Затмение. Попросить Рудного не рассказывать — уж больно глупо. Почему со мной всегда „слуцаеца“? Локоть ушибла, в голове еще дым, но в общем самочувствие нормальное. Однако лучше прийти с Рудным, когда опаздываешь. Если бы Глеб… Почему: „Не скоро жди“?»

Воздух холодный и нежный. Тихо. В домах уже гаснут окна. Рыхлится снег под ногами. Кончается зима, а дворникам опять работы подсыпало. Голова какая-то дымная. Надо было с гриппом полежать дня два, да некогда и невозможно без дела одной. Еще дурацкий «подвиг» отзывается. Сразу — ничего, а сейчас все мышцы болят, шею не повернуть, в спине кол.

Саша мягко берет Алену под руку.

— Ты сегодня здорово репетировала…

— А с чего? Ужасно грустно вводить Зишку вместо Агнии. И в голове муть…

— Почему все-таки ты опоздала? Тайна? — шутливо спрашивает Саша.

— Приходила бабушка Глеба. — Сашина рука твердеет. — Я обещала ему написать и не написала — он беспокоится. Бабушке восемьдесят два, я провожала ее до автобуса. — Рука опять стала мягкой.

Правду сказала? — Правду. А вернее, неправду? — Неправду. По правде надо сказать: «Саша, ты очень, очень хороший. Я хотела остаться с тобой. Я старалась… Я хотела не отнимать у тебя сына, а у сына — тебя. Я не писала Глебу, хотела заглушить… А сейчас… даже не понимаю, как могла хотеть. Я все равно не могу с тобой… Я знаю — это ужасно! Знаю. Всё равно не могу без Глеба».

Сколько хожено по этой дороге! Сколько споров, сколько смеха на этом мосту, беготни, снежков в аллеях сада! Сколько ссор и поцелуев обязательно под фонарем! И вот уже месяц они ходят чинно, деловито обсуждают прошедший день, институтские события, будущий театр. И не спорят — Саша теперь так непривычно покладист. Догадался?.. Наверное.

«Что ты думаешь, Сашка? Что все прошло? Или я испугалась, что пропаду без тебя? Или решила подождать? Нет, ты думаешь что-то свое. Как мы плохо понимаем друг друга!..»

— А чем ты девчонок насмешила?

— Позорный факт в моей биографии. Потом расскажу…

Саша усмехается:

— Пожалуйста! Могу терпеть…

«Ты стал такой добрый ко мне. Если б ты знал, как от этого трудно мне».

— Как ваша «Бесприданница»?

— Что-то зацепили. Главное, Валерий втянулся. И мы даже «за жизнь» разговариваем.

— А с Зинкой он? Безнадежно, по-твоему?

— Она впуталась в его отношения с отцом. Эта Мессалина у него — только из протеста, я уверена. А теперь Зинка надеется, что папа заставит его…

— Что бы там ни было, отвечает он за нее?

— Отвечает. Четыре года позволял себя нянчить, а теперь грубо, обидно, напоказ…

— Да нет, почему, собственно? Что произошло?

— Ну… если не любит? Если она стала даже неприятна ему?

— Говорят, такие периоды… бывают… проходят… — очень уж безразличным тоном сказал Саша и сразу спросил: — Ты знаешь про скандал у «недовывихнутых»?

— Что-то мельком. У них вообще разброд, «процесс расслоения», как выразился Женька, — подхватила Алена. — Славка окончательно прибился к нам, Майка даже демонстративно дружит с Джеком.

— Да, Джеку эта история на пользу в общем, а трон Недова расшатала. Пожалуй, начинается переоценка по гамбургскому счету.

До самого дома они взволнованно говорили о недовском курсе, о возможных переменах в руководстве института, хотя сегодня это было вовсе не самым неотступным и важным для них.

Саша ушел в кухню поставить чайник. Алена остановилась между кроватями. Сесть рядом, обнять, как брата, как сына: «Не думай, что мне легко, но никак иначе…» Какая-то идиотская слабость, голова стынет, ноги трясутся. Алена села на кровать. Услышала Сашины шаги. «Умоюсь, может, станет лучше… Нельзя уже откладывать, не могу терпеть. Незачем».

Вошел Саша. Алена с усилием встала.

— Умоюсь только… Нам надо поговорить. — «Отчего так больно в спине и горячо?» И чуть не крикнула от страха.