больше нет. Скорей бы, скорей выпутаться, скорей написать Глебу… Если б он был здесь! Кажется, не выпутаться, не спастись. Сцена с Колей опять не получилась. И Саша играл сегодня хуже.

— Девочки, скажите мне еще что-нибудь хорошее.

Глашка так зло вытаращилась:

— Ей мало? На всю бы жизнь другому, что тебе в один вечер наговорили. И «талант», и «откровение», и «глубина», и черта в ступе…

Тамара усмехнулась углубившимися добрыми глазами:

— Хочешь, на колени стану, божественная?

— Нет, ей надо, чтоб все время кадили, пели дифирамбические романсы! Мелочное тщеславие! — возмущалась Глаша. — С низкими чувствами бороться надо. А она так нахально: еще скажите ей…

Ну что ответишь? Зинка жалобно, страдальчески смотрит. Агнюша сказала бы им… Куда она вышла? Разве объяснишь, как хочется подольше удержать это… почти счастье?

Завод на краю города, артистам дали заводской автобус, похожий на те, что возили их по алтайской целине. Алена села на переднее место, поставила рядом чемоданчик, ждала Агнию.

Первая поездка вспоминается вся в жарком солнце, в захлебе от новизны, контрастов, в чудодейственном ощущении свободы, восторга, в работе, любви к миру, к Глебу.

Вторая — невылазные дожди. Восторгов меньше, глубже чувство ответственности, ясней и ближе перспектива. Крепче связи с людьми. Но все куда труднее — потеряна свобода. И еще (только сейчас понятно!) где-то глубоко тоска.

Где же Агния? Она ведь кончает в третьем акте. Или Арпад приехал за ней? Арпад напоминает Разлуку, такой же хитрющий и добрый глаз, так же двигается осторожно, мягко — боится сшибить кого- нибудь своим большим телом. А Саша не боится.

Было страшно: что, если в этот приезд Разлука покажется не таким удивительным? Но ему-то можно верить. Недавно Анна Григорьевна вдруг начала расспрашивать о нем, потом сказала:

— Таких большевиков было очень много в моей юности. Я получила от него письмо, и мне стало спокойнее за вас.

Валерий входит в автобус — лицо чужое, так и написано: «Прошу меня не трогать». В субботу «Три сестры» — попробовать поговорить? Что с человеком случилось? Поехал на каникулы в дом отдыха, вернулся какой-то раскормленный, посторонний гражданин. Его дразнили, он гордо отмалчивался. Зишка помертвела, не плакала, ничего не рассказывала сначала.

В первые дни семестра шли «Три сестры». Все соскучились. Алена дождаться не могла спектакля. Дом в Кудрине, кабинет — обыкновенный, с обыкновенными старыми вещами — дохнул необыкновенно чистой жизнью необыкновенного человека. То, чем жила эти недели в Москве и в Забельске, — все Маше.

Начали чудесно, вышел Вершинин, что-то произошло нелепое, неловкое, акт повалился — еле дотянули. Закрылся занавес, кинулись на Валерия:

— Ты кого это играешь?

— Что за морда!

— Кожаный фартук и — хозяин мясной лавки?

— Мартовский кот! — заорал Женька.

Неожиданно из-за кулис вышла Соколова — никто не знал, что она приехала на спектакль.

— Валерий, пойдемте в какой-нибудь отдаленный угол. Мне стыдно при девушках сказать вам то, что я должна.

В гримировочной Зишка отчаянно разрыдалась:

— Я умру, девочки! Он там с одной… Девочки! Ой, девочки!.. С одной актрисой… А я, сказал, «слишком благополучная, не нужна с пресной любовью»… Ой-ой-ой, девочки, я умру…

Ее теперь с глаз не спускают. Зишка-жалкушка, сама жмется ко всем, как больной ребенок.

Почти все уже собрались. Агнюши нет. Не хочется, чтоб Саша сел рядом.

В спектаклях Валерия выправили. Анна Григорьевна вызывала его к себе домой, потом Рудный, ребята говорят, драил его часа четыре. Потом репетировали всю пьесу, из Вершинина вытопили сало. А что дальше? Вчера ядро курса (без Зишки, конечно!) собралось у Агеши:

— Если б он высох в щепку, никого и ничего не видел, сгорал на глазах — господь с ним! Сильное чувство — увлечение ли, страсть ли — не разлагает человека. А такое сытое баловство… — Соколова брезгливо передернула плечами. — Ни себе, ни вам не прощу, если мы его потеряем.

— Эта змеевидная Мессалина, по-видимому, вцепилась весьма, — сказал Рудный. — Он с ней какие- то скетчи собирается делать.

— Позорное поражение, если мы его потеряем. — Соколова посмотрела на Сашу. — Он с кем-нибудь откровенен?

Ответил Олег:

— Валерий отошел от нас после истории на целине.

Глаша замямлила:

— Зинаида говорит, он итальянскими фильмами восторгается…

— А ты не восторгаешься?

— Это еще не признак разложения.

Тихо заговорил Саша:

— Вероятно, я больше всех виноват в его отъезде с целины, отходе от курса. Но сейчас я не смогу к нему пробиться. — Он выделил слово «сейчас», и Алена знала, что это для нее.

— Валерий скорей пойдет на откровенность с девушками, — сказал Джек. — С Агнией, Аленой.

В субботу надо поговорить с Валерием. Трудно. Если дамочка цепкая, не отпустит она его на Алтай. Московский парень (ну и фамилия — Голобурда!) интересно играет Астрова и в «Нашествии» Федора и, наверно, может заменить Валерия. Как трудно, просто невозможно представить себя с другим Вершининым. С Валерием хорошо. Вообще играть Машу самое большое счастье. Четвертый акт — как с ним билась, а стал самым ясным: «Надо жить… Надо жить…» И на каждом спектакле видишь, как многое еще не выходит. Работать, работать!

— Разрешите? — Рудный сдернул шапку, выкрутил сложный старинный поклон, взял Аленин чемоданчик и сел рядом. — Уже имел честь вам докладывать, что вы доставили мне великое удовольствие сегодня. А сейчас прошу мудрого совета. Вы человек веселый, вольного образа мыслей.

Не поймешь у него: шутит или всерьез? Вот Глеб так же.

Алена никогда не говорила с Рудным о Глебе, хотя знала, что они подружились еще во время войны в госпитале и Глеб отзывался о нем очень тепло. Она усмехнулась, посмотрела выжидающе. Рудный заговорил тихо:

— Облестила меня мысль — мечтание… Пока — полная конспирация! В будущем сезоне в вашем целинном таборе поставить — только не пугайтесь… — о-пе-рет-ту!

Алена не испугалась:

— Ну?

— Курс музыкальный, танцевальный, голосистый — чуете? Думал о водевилях, а потом… Музыкальная комедия интереснее, и полезнее работа. А для репертуара — здорово? В принципе согласны?

— На двести процентов.

— Ай спасибо!

— Только что? Какую?

— О! Вопрос вопросов! Это надо решить поскорее…

— Все? — на весь автобус крикнула Глаша, быстро сосчитала: — Раз, два, три… — скомандовала водителю: — Можно ехать, товарищ.

— Ставить я приеду в январе, но к этому времени надо, чтоб вся вокальная часть уже была освоена — чуете? — Он говорил теперь громко, урчание и шелест автобуса заглушали слова. Алена все-таки незаметно оглянулась — кто сзади? Зишка и Олег. Он всегда около того, кому плохо. Только от нее отстраняется.

— Надо Олега посвятить — он любит, знает оперетту.