— Отобью, — не то шутя, не то всерьез повторил он слова Алеши из «Доброго часа» и засмеялся.

Алёна тоже засмеялась, и страх растаял:

— Ну, мне пора. И вам вставать рано, — сказала она.

— А по мне хоть и вовсе не спать. Кто жених? — строго спросил парень.

— А вам зачем?

— Любопытный.

— Любопытство — порок, — поддразнивая, отбивалась Алёна.

— Знаю. Я свое получил через этот порок.

— Как так? — вырвалось у неё.

— А вам зачем?

— Любопытная.

— «Любопытство — порок».

— Для меня не порок — такая уж профессия! — нашлась Алёна.

Неожиданный собеседник оживился.

— Погуляем? Расскажу.

Она не знала, что и ответить.

— Боюсь, беспокоиться станут…

— Жених?

— Да его здесь нет.

— Так им скажут, что со мной беспокоиться не о чем, — сказал парень веско и спросил настойчивее: — Погуляем?

— Ну… недолго…

Они пошли по дорожке рядом. Изредка парень предупреждал: «Тихонько — спуск», «Тихонько — кочка» — и подсвечивал фонариком.

— Ну, что же вы не рассказываете? — спросила она.

Он словно отмахнулся:

— Неинтересно.

— Мне всё интересно, — она почувствовала неловкость, даже беспокойство.

— Велосипедами интересовался, — сердито сказал парень. — Спрятался в универмаге, ночью стал кататься. Забрали.

— Как глупо! — удивилась Алёна.

— Для тринадцати лет — не так уж.

— Нет, глупо, что забрали, ведь совсем мальчишку!

— Девятый привод был у «мальчишки».

— За что?

— За любопытство. — Он явно старался закрыть эту тему.

— Нет уж, расскажите.

— Да неохота!

Алёна остановилась:

— Тогда проводите к нашим.

Он тоже остановился. Помолчали.

— Елена Строганова — так? Не ошибся?

— Ну?

— Елена Строганова, зачем вам надо мной силу-то показывать? Приберегите для жениха.

— У меня хватит. Ну, ладно. — И она решительно повернула на редкие огни поселка.

— Подождите! — Он осторожно взял её за руку у запястья очень горячей, жесткой рукой. — Вы даже и вообразить не можете, до чего вы мне нравитесь, — сказал он опять почти словами из пьесы Розова.

И она ответила словами Гали:

— Мне пора.

Он крепче сжал её руку.

— Тут недалечко… гривка есть. Посидим. Расскажу, про себя расскажу.

Алёна отняла руку.

Они прошли ещё метров сто, поднялись на невысокий вал. Пахучий, прохладный ветер задул в лицо. Парень расстелил на траве свой пиджак.

— Садитесь.

— Зачем же костюм пачкать?

— А мне не жалко.

— Мне жалко. — Она подняла пиджак, отряхнула и села, положив его к себе на колени.

— Бережливая, — иронически заметил парень и сел тоже, но не близко.

Почему-то в молчании особенно сильно передавалась его взволнованность, и между ними словно протягивалась какая-то ниточка.

— Я слушаю, — сказала Алёна и, спохватившись, спросила: — А зовут-то вас как?

— Тимофей Рябов. — Он вздохнул, будто кузнечный мех. — В сорок четвертом, семнадцатилетним парнишкой, попал я на фронт. Год провоевал, после дослуживал в Германии. Демобилизовался, работал слесарем на заводе в Минске. Оттуда подался на целину. Ну вот и все, — Тимофей выдохнул с облегчением и чуть подвинулся к Алёне. — Вот смотрел я сегодня на вас, как вы играли. Красивая ваша любовь. Мне бы такую. Чтоб в доме — как в степи: просторно, ветрено, горячо, — Он рванулся, подсел поближе. — Не могу, когда девки навязываются. Или когда для фасону из себя строют. Мне такую жену не надо, — сказал он категорически и повернулся к Алёне, опираясь на руку. — Голос ваш до сердца доходит, а засмеётесь… — он сорвал травинку и опять шумно вздохнул, — жарко стаёт.

— Хороших девушек много, — опять сказала она учительским тоном, чтобы ослабить слишком уж высокий накал их разговора.

— Много, — согласился Тимофей с досадой. — Да разве всякую хорошую полюбишь?

Алёна пожала плечами. Вязанка, надетая внакидку, сползла. Тимофей быстро придвинулся и набросил кофточку, чуть погладив при этом плечи Алёны.

— Очень в Германии скучно живут и тесно, — без видимой связи с предыдущим вдруг начал он. — Аккуратно и некрасиво. Очень всё у них «практиш» — скука. — Он говорил так, словно ему самому это причиняло тягостные неудобства. — И у нас кое-где эта зараза пошла. — Он вздохнул глубоко и длинно. — Понравилась мне прошлый год одна… Прицеливался жениться. Новый год у ней собрались встречать. Я в городе игрушек красивых, бус, канители, лампочек разноцветных накупил. Ёлочку такую ладненькую, душистую принёс. Она поглядела: «Лучше бы, — говорит, — ты за эти деньги пару банок компоту абрикосового купил на десерт».

Алёна засмеялась, а он, охватив руками голову, закачался весь.

— Ох! Будто она меня той абрикосовой банкой да по башке… И сразу увиделось, как они с мамашей мои заработки считают… И такая скука забрала… Отошнело все. — Не сводя с Алёны глаз, продолжал: — Это только в книгах да в театрах человеку ничего не хочется, кроме как нормы перевыполнять и рационализаторские предложения предлагать. Вот по району я первый. На заработки не обижаюсь. А хочу, чтобы после работы не кончалась моя жизнь, чтобы мне домой торопиться, как на поле. — Он помолчал, пожевал травинку, бросил её и заглянул в лицо Алёны. — Ну, пошла бы за меня, право…

Близость, жадность его глаз тревожили. Стало страшно за себя, она резко откинулась на руку, звездное небо качнулось над ней.

— Я же…

— Жених — не муж… — Не давая ей говорить, он наклонился ближе. — Ну, право, пошла бы! Никогда не обижу, чёрного слова не скажу, во всем потрафлять буду.

Тимофей не сводил с неё тяжелеющего взгляда, Алёна выпрямилась и нарочито протяжно зевнула.

— Скучно? — насмешливо спросил Тимофей. — Интеллигенция! Артистка! Вам научные кадры подай! Диссертацию про дырку от бублика. Я тоже могу сочинить. А то найму какого-нибудь — у меня денег