общественное достояние, это аксиома. Всё, чем одарила нас природа, — не наше, и мы обязаны отдать всё людям. Развивать и отдавать, развивать и отдавать. Иначе мы не лучше стяжателей. Если нам доверят общественные деньги, мы не позволим себе их растратить или присвоить? Почему же талант можно держать под спудом, прожигать, спекулировать им? Потому что это не материальная ценность и никто нас не поймает за руку — так? Особенно, если ещё навести этакую романтическую тень — мы, мол, люди искусства, мы «какие-то не такие», для нас и закон не писан! — Глаза Соколовой жгли, голос звенел, слова врезались в память. — Все это бред! Измышления распущенных людей. Мы никакие не особенные. Как все, можем отдыхать и веселиться и, как все, обязаны регулярно и ежедневно — запомните: регулярно и ежедневно — работать. Работать, отдавая всё без остатка, честно — по способностям. А уж если обязательно хотите чем-то отличаться — пожалуйста! Повышенной требовательностью к себе, повышенным чувством долга, повышенным вниманием к людям, повышенным чувством коллективизма. И работать обязаны, — Соколова вдруг хитро улыбнулась, — ну, не меньше чем восемь дней в неделю.

Эти её слова и вошли потом в гимн мастерской.

Алёне казалось тогда, что она поняла всё до донышка, никогда уж больше не собьётся, всегда будет работать, сколько сил хватит. С того дня всё в своей и Лилиной жизни Алёна подчинила работе. Даже встречи с Глебом жестко регламентировала, огорчая его, причиняя боль себе, но — работать так работать! Нет, как же может Маша?

— Молодая, здоровая, образованная и… ничего для людей! — вырвалось у Алёны.

— Бытие определяет сознание! — с горечью ответил Валерий. Он танцевал не бог весть как, но не так уж часто им удавалось поговорить без Зины, и они торопились, даже перебивали один другого: общая работа, общие тревоги и недоумения сблизили их, сделали интересными друг для друга. — Бытие ведь не только еда, одежда и прочие материальные блага! Бытие, Ленка, это, понимаешь, ещё и чувства и отношения. Помнишь, как у Маркса: «Мое отношение к моей среде и есть мое сознание». На днях мы говорили об этом с Сашей… Ты не любишь его, я знаю, а зря — он исключительно умный парень…

Алёна подумала, что и Валерий вроде Жени: подобен колбасе. Последнее время, занятый хлопотами о свадьбе с Маринкой, Миша немного отдалился от Огнева. Сашу тут же пригрела Зина — они всюду появлялись втроем, — и Валерий явно попал под огневское влияние, впитывал его «начинку».

— Мы, понимаешь, поверхностно, бездумно подходим к основам: сдать экзамен и забыть. А потом философское учение размениваем на пошлый житейский практицизм…

Сзади кто-то обнял Алёну, и по особой цепкости руки она узнала Джека, он пронзительно шепнул ей в ухо: «Следующий танец мой!»

Валерий проводил его недоумённым взглядом.

— Вот с ним, например, поговори — забьет «материалистическими» изречениями: «Придем к изобилию — и станем все хорошими». Так это всё просто!

Алёна слушала и думала, что вот Валерий и красив-то, и талантлив, и умен, всем девушкам нравится до смерти, а ей только на минуточку в день знакомства понравился, и тут же как рукой сняло — почему?

— Слушай, — вдруг спросила Алёна, — а тебе хочется сыграть современную пьесу?

— А ты думаешь!.. — Валерий на минуту крепко прижал к себе Алёнину руку. — Ой, до чего хочется! Но ведь, понимаешь, нужно разобраться в прошлом, чтобы лучше оценивать настоящее.

Медленный фокс кончился. Диванчик заняли Олег, Лиля и Агния, на полу возле неё уселся сияющий Сергей. Валерий отвел Алёну к окну.

— Вершинин был бы в наше время искусствоведом. Понимаешь, историком, критиком…

— А может быть, агрономом? Он так любит природу, — возразила Алёна, и ей пришло в голову, что у Валерия есть общие с Вершининым черты: оба любят пофилософствовать, оба милые, мягкие и безвольные. Интересно, что будет с Валерием? А впрочем, Зина выколотит из него этого «наблюдателя с переживаниями». Работая с Валерием, Алёна ближе узнала Зину и не могла не уважать её. Благодаря любви к делу и незаурядной воле Зина отдавала куда больше, чем требовалось по её способностям.

— Если вдуматься в нашу профессию! — Валерий смотрел куда-то вверх и вдаль, и этот взгляд придавал его лицу редкостную привлекательность. — Наше дело — воспитание людей. Но ты знаешь, какие должны быть люди при коммунизме? Ну кто бы из наших ребят, например, мог бы?..

— Не знаю. — Алёна растерялась от неожиданного вопроса. — Вот кто не подошел бы, знаю: Володька — подхалим, приспособленец, хулиган, в общем букет прелестей. Джек — эгоцентрик, никого и ничего не уважает… Тамара — тоже психология единоличницы и рассудочна до отвращения… И сама я…

— Вниманию присутствующих предлагается вальс! — покрывая все шумы и голоса, объявил Огнев. — Старинный вальс «Осенний сон».

— А вот Сашку я бы… — Алёна осеклась. Увидела на левой руке его, у запястья, повязку…

…На днях, собираясь в аудитории для самостоятельной репетиции второго акта, все по очереди удивлялись, почему сцена не обставлена и нет Огнева? Все привыкли, что он приходил раньше других, приготовлял сцену и, пока собирались, сидел где-нибудь в углу, уткнувшись в книжку. Джек однажды спросил его: «Какие высокие цели вдохновляют милорда на сей творческий труд?» Огнев преспокойно ответил: «Просто меня мутит, когда всякое дубье валандается по полчаса с каждым стулом». И всегда к началу репетиции сцена была готова, и Огнев с книжкой — на своем месте.

Пошутили, поострили по поводу его отсутствия и долго спорили, пока обставили сцену. Ни в семь, к началу репетиции, ни в половине восьмого Огнев не явился. Случай был из ряда вон: за два года Саша ни разу не опоздал и беспощаднее всех расправлялся с опаздывающими.

— Что-нибудь стряслось, — сказала Глаша, волнуясь.

— Ну вот ещё — обязательно «стряслось», — заворчал Миша. — У него внимание, знаете, на десятерых готовили — одному выдали.

— Саша не может опоздать просто так! — с обидой твердо возразила Зина. — Кто видел его после занятий? Кто знает: он куда-нибудь собирался? — Она поспешно оглядела всех. — Ты говоришь — «внимание», а мало ли случаев: тормоза отказали, шофер пьяный или… — Она замолчала, слезы в одну секунду закапали по щекам.

— Да ну вас! — крикнула Алёна. Отчетливо представился Саша… машина… стало жутко до тошноты. — Просто… просто задержался где-нибудь. — Она сказала эту явную глупость, чтобы разрядить напряжение.

— Скоропостижно влюбился и потерял рассудок! — с ухмылкой провозгласил Джек. — А что? С этими Савонаролами так и бывает: уж влюбится — будто пятитонкой переехало!

— Я позвоню в «Скорую помощь», — нелепо и не к месту испуганно предложил Женя.

За дверью послышались шаги, все затихли, но в аудиторию вошли Агния и Лика. Узнав об Огневе, обе даже в лице переменились.

— Звонить в милицию? — сказала Агния.

— Верно, верно! — подхватила Лика.

— Надо звонить, — повторила Агния. — Пойдем, Миша.

Едва открыли дверь, как, словно очумелый, ворвался в аудиторию Сергей — в пальто, в кепке, нагруженный какими-то свертками, запыхавшийся, красный.

— Ребята, ну в историю попали!.. Черт знает! Сашка в общем ничего, скоро придёт. Можете начинать репетировать…

— Ты спятил?

— Что случилось?

— Расскажи толком!

Едва переведя дыхание, Сергей рассказал, как, сделав покупки для вечеринки, возвращались они с Огневым по набережной, а в переулке трое парней напали на прохожего. Саша швырнул покупки и устремился на помощь. Сергей, заорав во всю глотку, побежал за ним; дворники, свистя, заспешили со всех сторон.

Один молодчик удрал, а двоих и Сашу задержали и отправили в милицию. Сергея со свертками, как свидетеля, тоже повели.

Пока в милиции разобрались… эти сволочи орали, что прохожего стукнул Саша, а они-де защищали.