– Да, – отвечал Альберт.
– И большая семья?
– Сотни миллионов человек! – ответил гость и тактично пояснил: – Очень много.
– Заманчиво… – всеми зубами улыбнулся Вождь и почесал под пальто.
– Но войти туда можно только на наших условиях! – торопливо добавил Альберт, и улыбку сдуло с лица Вождя.
Он остановился и произнес громко – так, что чайка с криком снялась с камня:
– Запомните сами и передайте вашим братьям: Народ Конца Света никогда не поддастся на диктат!
Вождь насладился эффектом и тихо продолжил:
– Говорите ваши условия.
– Прежде всего – прекращение людоедства, – твердо заявил Альберт. – Во-первых, в этом давно нет никакой необходимости, а во-вторых…
– Пожалуйста, не надо! – взмолился Вождь.
– Что? – опешил миссионер.
– Не называйте нас людоедами.
– Но…
– Это называется – человекоедение, – объяснил человек в пальто на голое тело. – Древняя, освященная веками традиция. И потом, мы ведь не только людей едим. Рыбу едим, птицу, тюленя… Что поймаем, то и едим.
– Но человек – не пища! – сказал Альберт.
– Вы просто еще не пробовали, – мягко заметил Вождь.
Альберт поставил свою палатку чуть в отдалении, почти у самой реки.
Он разбирал вещи. За процессом, сначала издали, с интересом наблюдали аборигены. Потом, как дети, они начали сходиться к палатке, рассматривали незнакомые предметы. Потом мужичок в телогрейке невзначай пошел прочь с аптечкой.
– Мой друг! – попросил его Альберт. – Поставьте, пожалуйста, на место!
Абориген обнаружил аптечку у себя в руках и сильно удивился:
– Ой. А это – ваше?
– Мое.
– Нет базара, – сказал абориген и, поставив аптечку, ушел.
Альберт, дружелюбно улыбаясь, от греха подальше втащил все имущество внутрь.
– Я тут посижу? – спросила Фема, присев на корточки у полога палатки.
– Посиди, – разрешил Альберт.
Фема взяла пузырек с зеленкой, покрутила, открыла, провела крышечкой по руке. На руке осталась зеленая полоса.
– Что это? – всунулась она внутрь.
– Это такое лекарство, – ответил Альберт. – Им мажут царапины, чтобы быстрее проходили. У тебя есть царапины?
– Ага. Вот! – Фема влезла в палатку целиком и выставила локоть.
Альберт улыбнулся:
– Ну-ка, дай сюда пузырек.
Он осторожно смазал ранку на локте, и Фема заойкала.
Альберт подул на ранку:
– Ну-ну-ну, ничего-ничего… Сначала поболит, а потом перестанет.
– А у меня еще есть царапина, – вспомнила Фема. И, задрав платье, показала симпатичный животик. – Вот! Помажь.
– Тут нет царапины, – сказал Альберт и прокашлялся от волнения.
– Есть! Вот!
– Ну хорошо…
Стараясь не прикасаться в Феме, он мазнул указанное место.
– А подуть? – напомнила Фема. Альберт послушно подул. – Сначала поболит, а потом перестанет? – уточнила Фема, и тут в палатку вошел старый Вуду.
Фема, страшно смутившись, выбежала прочь – и напоролась на взгляд Локотка; тот сидел метрах в пяти от палатки.
Окончательно смущенная, Фема порывисто припустила вдоль реки. Локоток рванулся было за нею, но передумал и только еще ожесточеннее принялся точить каменное острие.
– Вы приехали сюда, чтобы вывести нас из тьмы веков… – напомнил Альберту Вуду.
– Да, – смущенный не меньше Фемы, ответил миссионер.
– Угу-угу… – Вуду пожевал губами. – Ну, что же. Мы все желаем вам успеха, – сообщил коренастый старикан. И, откусив от плитки шоколада вместе с оберткой, начал жевать, бесстрастно разглядывая Альберта.
– Простите, а вы?..
– Я – Вуду. Здешний шаман, – представился коренастый. – Духи реки поручили мне присматривать за здешним народом. У нас такой народ, с ним без присмотра нельзя…
Помедлив, миссионер протянул руку:
– Альберт!
Вуду взял ладонь гостя и несколько секунд щупал ее, рассматривая.
– Какая у вас мягкая рука… – сказал он наконец.
Альберт рывком попытался освободить ладонь, но клешня старика держала ее крепко.
– С приездом… – сказал старик, глядя прямо в глаза приезжему. И разжал клешню.
Потом стемнело, и стали слышнее звуки – завывание ветра, крик чаек, плеск волны. Потом сквозь плеск начали доноситься далекие крики травли, потом раздался чей-то смертный крик – похоже, человеческий.
Потом рассвело, и снова раздался крик, но уже – крик младенца.
– Это кто плачет? – заговаривала детский плач женщина. – Это Дудо плачет! У Дудо болит животик… Бедный Дудо, бе-едный… У всех детей болят животики, да-да… Это карачуры злые колдуют, не дают деткам спать…
От нежных интонаций плач постепенно перешел во всхлипывание, а потом и в агуканье.
– Ну, вот, Дудо уже не плачет, Дудо проснулся. Это кто открыл глазки? Это наш мальчик открыл глазки! Доброе утро! Вот какой мальчик проснулся!
Из хибар начали появляться люди племени. И как магнитом, тянуло их к коробкам и мешкам из раскуроченного грузовика.
Снесенное на мшистую площадку меж валунов, миссионерское имущество дразнило глаза аборигенов, но на страже сидели двое крепких бойцов.
– Ушел отсюда! – рявкнул один из них на подошедшего слишком близко.
Из юрты вышла теща Вождя, Агуня. На ней была кепка с эмблемой «Макдоналдса». Она широко зевнула, подошла к коробкам и, разодрав одну, вынула оттуда пачку крупы. Расковыряла пальцем дно, задумчиво сжевала горсть…
Стражи временно ослепли.
– Агуня, сон какой-нибудь видела? – крикнул жилистый абориген в майке, куривший на завалинке.
– Ну, видела, – неохотно ответила Агуня.
– Расскажи! – начал подначивать абориген.
– Ну, тебя видела, – ответила Агуня.
Веселость мигом слетела с лица жилистого:
– Да ладно!
– Ничего не «ладно», – мрачно отрезала Агуня. – Видела тебя с какой-то бабой.
– С какой бабой? – повернулась от мостков женщина, полоскавшая белье.
– Не знаю, не разглядела. Завтра разгляжу – скажу, – пообещала Агуня.
– Молодая? – уточнила женщина.
