Полуночный и траурный отстойТоски и мысли, нежности и гнева…И Врубель прав был, Демона повергнувСреди павлиньих опаленных радугИ гранных ледников и наделяБезумца — лермонтовскими глазами!..Всегда двойной: повеса и мудрец,Всегда двойной: в борьбе стиха и прозы,Всегда двойной: над прозою казармыВзлетая серафической мечтой,Ища покоя в бурях и свободы –Когда звезда с звездою говорила,И требуя, в долине ДагестанаС свинцом в груди, немыслимой любви,Он Байроном, но с русскою душою,Он бунтарем, вовек неукротимым,Прошел по николаевской РоссииИ, беглый мцыри, пять годов короткихЗвал, бился, пел, и тосковал, и жил!
1941
2 (Почти шутка)Старушки нежной внучек,Балованный слегка,Жил Лермонтов, поручикТенгинского полка.Он жил весьма привольно,Он совершал грехи,К тому ж писал — довольноХорошие стихи.Но не дружил ни с кем онИ не любил вовек:Он пролетал, как Демон,Не глядя на Казбек.Он был дурного нраваИ женщин обижал,И феминистка СлаваСвой занесла кинжал.Он вынул лучший нумерВ аллегри мировой;Он на дуэли умер,За миг — вполне живой.И почему-то всем онСтал дорог с этих пор,И врубелевский ДемонПримерз к алмазам гор!
1942
«Узнаю тебя, молодость: голод…»
Узнаю тебя, молодость: голод;В темной комнате холод и мрак;Ум тревогой тяжелой надколот, –И вплотную под городом враг.Было только не так одиноко,Было только тоскливо не так:Ветер с юга и солнце с востокаЗалетали ко мне на чердак.Да и было терпенье «во имя»,Хоть не помню, во имя чего,Что делил я с друзьями моими,И люблю я друзей оттого…Нет, не молодость. Только похоже, –Но похуже: темней, холодней;И стихи — отражение дрожи,Черной ряби на заводях дней.
28. I.1942
НОЧЬ
Как бритва, буря в улицах, черных сплошь;Звенит промерзлый, зеркалом став, асфальт;Со звезд условных колкий метут снегЧерные метлы деревьев голых.Ни зги не видно; пробую тростью путь;Озноб нарзанный по позвонкам бежит;В душе и в мире, всюду легла мгла,Смерзлось пространство, застыло время.