Неверные выводит строки, резкоЗачеркивает и отбрасывает их…Так старики бросают жен своих,От них принявших юный трепет силы, –На девочек неопытных и робких,Перед которыми безмолвен стыд.
1920
КУВШИН
(Сон)Старый еврей продавал мне кувшин,Плохо муравленный, грубый, как ступка:«Вылеплен он из особенных глин;Это чудесная будет покупка!»И, размахнувшись, его он швырялО стену, об пол, с размаха, с разгона,И отзывался гончарный закалМедом и золотом долгого звона.«Вы поглядите: ни трещинки нет,Вы лишь послушайте: это же скрипка;Я вам открою старинный секрет:Если не купите — ваша ошибка».И рассказал он, что в черной стране,В недрах болот меж Евфратом и Тигром,Черное небо, доныне в огне,Сходит грозой к человеческим играм,Что раскаленный архангелов меч,Архистратига военная риза,Пламя клубя вкруг адамовых плеч,Блещут поныне у врат парадиза;Что в старину хитроумный раввин,Хоть гончаром он и не был умелым,Сделал «вот это» из розовых глин,Бывших когда-то адамовым телом,И, подстерегши архангелов меч,Грозно витающий вправо и влево,Он ухитрился «вот это» обжечьВ бешеном пламени горнего гнева;Что обладатель кувшина тогоВ мире бесцветном, скупом и суровомБудет звенеть необузданным словом…«Что ж вы предложите мне?» — «Ничего!»
1920
ПОЕДИНОК РОКОВОЙ
Я тихо спал. И в мой пригретый хлевВошла, шатаясь, пьяная старухаИ прыгнула. И, на плечах почуяКостлявый груз, я вымчался из хлева.Луна ударила в глаза. ТуманЗатанцевал над дальними прудами.Жерлянки дробным рокотом рванули.И тень моя горбатая, как пух,Комком по светлым травам покатилась.И чем сильнее острые колениМне зажимали горло, чем больнееМеня язвил и шпорил хлыст колючий,Тем сладостнее разбухало сердцеИ тем гневнее накалялась мысль.И длился бег. Выкатились глаза.И ветер пену с губ сдувал. И чую:Бежать невмоготу. И, сжавши ребраИ в корче смертной зубы раскрошив,Я вывернулся вдруг прыжком змеистым,И захрустела старческая шея,Мною придавленная. Свист гремучийВзвился над взбеленившимся хлыстом.И — понеслись. Не успевал дышать.И тень отстала и оторвалась.Луна и ветр в один звенящий крутеньСмешались, и невзнузданная радостьМне горло разнесла. И вдруг старухаПростонет: Не могу… и рухнула.Стою. Струна еще звенит в тумане,Еще плывет луна, и блеск, и трепетНе отстоялись в сердце и глазах.А предо мной раскинулась в травеИ кроткими слезами истекаетИсхлестанная девушка, — она,Любовь моя, казненная безумцем.