не умеет делать…

– Тихо, тихо! А то и вправду поломаешь мне всю семейную идиллию.

– Ладно, закругляюсь. Ты пиши хоть, что ли.

– Напишу.

– «Напишу, напишу»… Все вы так говорите.

– Ну-ка, эй! Не вешай нос!

– Ладно. В общем, давай, всем приветы. Пока.

– Ну пока.

– Ну клади трубку.

– Ты первый!

– Ладно, давай на счет «три» вместе.

– Давай.

– Раз, два, тр…

Щёлк. Би-ип. Би-ип. Би-ип. Ту-ру-ру… И почти такой же, как у нее, голос, только на другом языке:

«If you'd like to make a call, please hang up and dial again».

Впервые я услышал этот звук, когда мы с Чессом сидели на веранде и курили его CAMEL. Я только что показал Чессу, как сделать из названия американских сигарет русское слово САМЕЦ.?Потом разговор завертелся вокруг японской поэзии и местных цикад: мне нужно было сочинить хайку для конкурса, и Чесc предложил написать про насекомых, разоравшихся вокруг.

– Да это разве цикады? – говорил я. – Это скорее кузнечики.

– Кузнечики не поют, – возражал Чесс.

– В России все поют, кузнечики тоже, – выдвигал я свой козырной аргумент.

– Ну, не знаю… Но на цикад и вправду не похоже. У них на тон выше.

Тоже мне, энтомолог, подумал я. На прошлой неделе я принес большого зеленого богомола – раньше только на картинках видел, а тут живой, прямо на тротуаре сидит в центре кампуса, как его только не раздавили! Я поймал его, посадил на плечо и пошел домой. А там Чесс как раз закончил ванную мыть. Выходит навстречу с баллончиком какой-то химии и гордо рассказывает, что с муравьями покончено. Вдруг на полуслове замолкает и с криком «Jesus Christ!» роняет свой баллончик. А потом начинает гоняться за мной по дому, требуя «избавиться от этого таракана».

Если он так же хорошо и в цикадах разбирается… Но сказать об этом я не успел. Потому что со стороны ручья раздался другой звук, отрывистый и скрежещущий.

– Уау! Вот это уж точно не цикада… – заметил Чесс. – Это я-не-знаю-что!

– Похоже на лай больной собаки. Простуженной, – предположил я.

– Может, больной русский кузнечик? – развил гипотезу Чесс.

– Скорее, бешеный американский газонокосильщик. Ходит и деревья подпиливает. Траву-то вы всю выкосили, психи, теперь за деревья принялись.

Их помешательство на борьбе с травой стало одним из моих самых сильных впечатлений лета. Я видел газонокосильщиков везде – в парках, во дворах, на кладбищах. Однажды, когда мы с Чессом ездили в горы, я заметил на крутом каменистом склоне человека со штуковиной, похожей на миноискатель. Он ходил и что-то искал между валунов. Это был, конечно же, газонокосильщик. На следующий день в местном университете какой-то профессор назвал поэму Уолта Уитмена «Листья травы» национальным достоянием, и я не смог сдержать нервный смешок, очень удививший всю аудиторию.

– А ведь точно… – Чесс выпустил два кольца дыма. – Похоже на газонокосилку, которая не заводится. Или на столярные работы. Лобзик, наждачка… А, знаю! Это древесная лягушка!

– Чего ж она разоралась?

– Небось, одинокий залетный самец, вроде тебя. Наши лягушки ему не катят: толстые, глупые и сексом могут заниматься только в автомобиле. А у него нету. Вот он и мается.

– Сам ты одинокий самец!

– Я нет! Вон идет моя – как там у вас? – Царевна-Жаба.

Со стороны холма показалась Ленка, Чессова подружка. Она преподавала в университете русский, но явно затормаживала развитие самого Чесса в этой области. Многие совершенно необходимые в русской жизни слова тщательно скрывались от бойфренда, решившего получить степень бакалавра по русской литературе. А про некоторые другие слова она давала ему заведомо ложную информацию. Например, недавно Чесса уверили, что «Ленка» и вообще все слова с суффиксом «к» свидетельствуют о грубости и наглости говорящего.

С приближением этой неправильной училки к нашему дому крупногабаритный Чесс запорхал в воздухе, а вместе с ним запорхали «Леночка», «дорогая», «конечно», «минуточку» и прочая такая ботва с акцентом. Огорченный потерей собеседника и вообще обиженный за державу, я молча затянулся очередной сигаретой. Чесс тем временем слетал наверх в спальню, за какое-то мгновение собрался, скатился вниз, пропустил Ленку к двери и сам двинулся за ней на улицу. Но затем сделал шаг назад, просунул голову в дверь, хитро подмигнул мне и громко прошептал скороговоркой: «суканахуйблядьпиздец!»

Я не совсем понял, к кому это относится, но порадовался, что мои уроки тоже не проходят даром. Еще недавно Чесс не мог произнести ничего подобного, хотя и распознавал эти слова на письме. Как-то зимой, в перерыве между лекциями, я бродил по кампусу и писал некоторые короткие русские выражения на крышах и капотах заснеженных автомобилей. Вечером Чесс, вернувшись с работы, клялся, что видел, как одно из моих «любовных посланий» неслось по хайвею в направлении штата Массачусетс. Уже тогда он был достаточно благоразумен, чтобы не спрашивать значение этих слов у Ленки, а сразу обратиться за переводом ко мне.

Сидя в одиночестве, я продолжал сочинять японское трехстишие. Но выходила лишь какая-то ерунда:

Дальше наслаждаться этими запилами не хотелось. Я вынул из холодильника пиво и позвонил Наташе в Пенсильванию. Говорят, что Тельцы – очень практичные люди. Одна моя знакомая даже называла меня «подлым Тельцом» за то, что я вечно изображаю эдакого хаотичного поэта-художника, но при этом из всякого базара извлекаю пользу. Вот и сейчас, поболтав о том о сем (у них тоже пили пиво и играли в карты), я «кстати-о-птичках» спросил, как по-английски «напильник».

– А тебе-то нафига? – удивилась Наташа.

Я рассказал про конкурс хайку и про загадочную древесную лягушку.

– Класс! Но как будет «напильник», я не знаю. Погоди, тут есть одна американская русская…

Через минуту трубка снова задышала:

– Слушай, она не знает, что такое «напильник». Пойду у соседей спрошу.

Пока она ходила спрашивать, я сидел и слушал, как гудит вентилятор и как неведомая зверушка пилит неведомое дерево на берегу ручья.

– Напильник будет «файл»! – сообщила Наташа, вернувшись к трубке. Она учащенно и эротично дышала. Небось, бежала всю дорогу, блондинистая моя, подумал я с удовольствием.

Мы поболтали еще немного, и я отправился спать, сожалея, что Наташа всего в двух часах езды и при этом так недоступна, поскольку я ленюсь сдавать на права, а сама она редко приезжает, вся в учебе. Лягушка-напильник продолжала скрежетать, но я в конце концов уснул.

В пятницу мы пошли к соседу Майклу пробовать его самодельное пиво. Я долго думал, что взять в подарок соседу – то ли пачку «Беломора», то ли чудовские спички. Остановился на «Беломоре», потому что мало ли что. В прошлом году, сразу после приезда, я подарил одному соседу спички. А он мне на следующий день притащил в подарок тяжеленный огнетушитель. Я уже потом сообразил – может, это не сосед ко мне заходил, а какой-нибудь пожарный инспектор? Пока еще не знаешь языка, все они на одно лицо.

Перед походом на пиво к нам с Чессом присоединился его двоюродный брат Сэм. Он адвокат, очень серьезный мужик. Даже когда мы в прошлые выходные купались в водопаде, съезжая на задницах по большим плоским камням, у Сэма было такое лицо, будто он сейчас скажет: «Ваша Честь, обратите