концлагеря и там уничтожают. Это правда?

– Британская пропаганда, уверяю вас. Если даже евреев и вправду отправляют в трудовые лагеря, слово офицера, с ними достаточно справедливо обращаются!

Справедливо? Что кроется за словами полковника? Именно это Кейт и собиралась узнать.

На следующий день она встретилась с преуспевающим немецким коммерсантом Отто Бюллером, седеющим мужчиной лет пятидесяти, с умным запоминающимся лицом и глазами человека, много пережившего на своем веку.

Они вошли в маленькое привокзальное кафе, уселись за столик в дальнем углу.

– Мне сказали, – тихо начала Кейт, – что вы возглавляете подпольную организацию, помогающую переправлять евреев в нейтральные страны. Так ли это?

– Конечно, нет, миссис Блэкуэлл! Это означало бы предать Третий Рейх!

– Я слышала также, что вы нуждаетесь в деньгах на добрые дела, – добавила Кейт.

Бюллер нервно оглядел маленький зал, не решаясь довериться этой женщине – опасность подстерегала его каждую минуту, день и ночь, во сне и наяву.

– Я надеялась стать вашим союзником, – осторожно сказала Кейт. – У «Крюгер-Брент» много филиалов в нейтральных странах, и, если кто-нибудь доставит туда беженцев, я позабочусь, чтобы они не остались без работы.

Герр Бюллер долго молча прихлебывал горький кофе и наконец сказал:

– Мне ничего об этом не известно. Политика в наши дни – дело опасное. Но если вы желаете заняться благотворительностью, не согласитесь ли помочь моему дяде? Он живет в Англии и страдает от ужасной неизлечимой болезни, а визиты доктора недешево обходятся! Очень недешево!

– В какую именно сумму?

– Пятьдесят тысяч долларов в месяц. Нужно, чтобы деньги на его лечение сначала были помещены в лондонский банк, а потом переводились в швейцарский.

– Это проще простого.

– Дядя будет вам вечно благодарен.

Через два месяца в нейтральные страны начал прибывать тоненький, но непрерывный ручеек еврейских беженцев. Все получали работу на фабриках «Крюгер-Брент Лимитед».

Два года спустя Тони бросил школу.

– Я п-пытался мама, – объяснил он Кейт. – Я п-правда пытался, но н-ничего не изменилось. Я х-хочу быть х-художни-ком. К-как т-только война кончится, еду в П-Париж.

Каждое слово падало на душу Кейт словно удар тяжелого молота.

– Я з-знаю, т-ты б-будешь разочарована, но я д-должен жить с-собственной ж-жизнью. По-м-моему, я с-смогу с-стать х-хорошим художником, н-настоящим. Т-ты должна д-дать мне ш-шанс. И меня приняли в ч- чикагскую академию художеств.

Кейт не знала, что сказать. Как объяснить сыну, что он зря растрачивает себя, бросает на ветер великолепное будущее?

– Когда ты хочешь уехать? – наконец удалось ей выговорить.

– Регистрация начинается пятнадцатого.

– Какое сегодня число?

– Шестое декабря.

В воскресенье, седьмого декабря 1941 года, эскадрильи японских бомбардировщиков и истребителей совершили налет на Пирл-Харбор. На следующий день Америка вступила в войну. Тони пошел добровольцем в морскую пехоту. Его отправили в Куантико, штат Вирджиния, где он окончил офицерское училище, а оттуда – на южное побережье Тихого океана.

Кейт постоянно ощущала, что стоит на краю пропасти, и, хотя дни были заполнены до отказа миллионами дел и проблем, где-то в дальнем уголке мозга непрерывно билась одна мысль: вот сейчас, сейчас она получит ужасное известие, что Тони ранен или убит.

Дела на японском фронте обстояли хуже некуда. Японские бомбардировщики атаковали американские базы на островах Гуам, Мидуэй и Уэйк. В феврале 1942 года неприятель занял Сингапур, а потом почти сразу – острова Новая Британия, Новая Ирландия и Соломоновы острова.

Генерал Дуглас Макартур был вынужден оставить Филиппины. Зловещие тени сгущались над миром. Кейт жила в постоянном страхе, что Тони попадет в плен – из уст в уста переходили ужасные слухи о пытках, которым подвергались военнопленные. Здесь были бессильны и власть и деньги – оставалось только молиться. Каждое письмо от сына подогревало слабый огонек надежды, подтверждало, что, по крайней мере, несколько недель назад сын был еще жив.

'Здесь никто ничего не знает, – писал Тони. – Держатся ли еще русские? Японцы очень жестокий народ, но к ним питаешь невольное уважение. Японский солдат не боится смерти…

…Что происходит в Штатах? Правда ли, что рабочие бастуют, требуют повысить жалованье?…

…Торпедные катера творят здесь настоящие чудеса. Эти мальчики – просто герои…

…У тебя прекрасные связи, мама. Пошли нам несколько сотен «Ф-4-У» – новых истребителей. Скучаю по тебе…'

7 августа 1942 года союзные войска начали первые наступательные действия на Тихом океане. Десант морской пехоты захватил один из Соломоновых островов, Гуадалканал, и вскоре все острова, занятые японцами, были освобождены.

Нацисты в Европе были разбиты наголову. 6 июня 1944 года объединенные американо-английские войска высадились в Нормандии, и 8 мая 1945 года Германия капитулировала.

6 августа 1945 года американцы сбросили на Хиросиму первую атомную бомбу, а через три дня вторая бомба уничтожила Нагасаки.

14 августа Япония последовала примеру Германии. Долгая кровавая война наконец закончилась.

Тони возвратился домой три месяца спустя. Он и Кейт сидели на террасе Сидар-Хилл-Хаус, любуясь видом белых парусов на голубой глади залива.

«Война изменила его», – думала Кейт.

Сын повзрослел, отрастил усики, а загар ему очень шел. Правда, вокруг глаз теснились морщинки, которых раньше не было. Кейт надеялась, что за годы, проведенные вдали от дома, Тони понял: его будущее связано с «Крюгер-Брент Лимитед».

– Чем ты собираешься заняться, сынок? – спросила она.

– Тем, чем и собирался, когда мне так грубо помешали, мама, – улыбнулся Тони, – отправиться в Париж.

Тони и раньше бывал в Париже, но на этот раз все было по-другому. Город света был запачкан нацистской оккупацией;

Париж спасло от полного разрушения только то, что он был объявлен открытым городом. Люди вынесли немало страданий, и хотя немцы успели ограбить Лувр, но не испортили облик древней столицы. Кроме того, на этот раз Тони чувствовал себя не туристом. Он мог жить в пентхаузе Кейт на авеню Маршала Фоша, уцелевшем после оккупации, но вместо этого снял квартиру без мебели в старом доме Гран Монпарнас, состоящую из столовой с камином, маленькой спальни и крохотной кухоньки без холодильника. Между спальней и кухней была втиснута ванная комната со старомодной ванной на ножках в виде львиных лап, потрескавшимся биде и испорченным туалетом с поломанным сиденьем.

Когда квартирная хозяйка начала извиняться, Тони остановил ее:

– Не беспокойтесь, все прекрасно.

Он провел все воскресенье на блошином рынке, а понедельник и вторник в лавках старьевщиков на левом берегу, и к среде купил почти всю необходимую мебель: диван-кровать, выщербленный стол, два огромных мягких кресла, старый, покрытый прихотливой резьбой гардероб, лампы, шаткий кухонный столик и два стула. Тони подумал, что мать ужаснулась бы такому убожеству. Конечно, он мог позволить себе обставить квартиру дорогими вещами, но это означало, что он будет только играть роль молодого американского художника, приехавшего в Париж, а Тони хотел стать настоящим художником.