Через три недели после спасения Эми, Трейси с девочкой играли в салочки во дворе, когда Сью Эллен выглянула из дома. Она минуту постояла, наблюдая за ними.

— Трейси, позвонил начальник. Он хочет видеть вас в офисе прямо сейчас.

Трейси испугалась.

Неужели меня опять переведут в тюрьму? Неужели Большая Берта все-таки использовала все свое влияние и организовала этот перевод? Или миссис Брэнинген решила, что Эми и Трейси слишком тесно общаются?

— Да, миссис Брэнинген.

Начальник стоял в дверях офиса, когда Трейси провели к нему.

— Вы лучше сядьте, — сказал он Трейси.

Трейси попыталась узнать, что ей уготовано по тону его голоса.

— У меня для вас новости, — он остановился, переполненный чувствами. Какими — Трейси не могла разобрать.

— Я только что получил приказ губернатора Луизианы, дающий вам полное помилование, вступающее в силу немедленно.

Господи, Боже мой, неужели он говорит то, о чем я мечтала?

Она не могла сказать ни слова.

— Я хочу, чтобы вы, знали, — продолжал начальник, — что это не плата за спасение моего ребенка. Вы действовали инстинктивно так, как любой достойный гражданин поступил бы. Не надо иметь особого воображения, чтобы поверить, что вы не представляете опасности для общества.

Он улыбнулся и добавил:

— Эми вас потеряет. Как и мы.

У Трейси не было слов. Если бы начальник знал всю правду, не произойди тот случай, они бы разыскивали ее как беглянку.

— Вы будете свободны послезавтра.

Ее освобождение. Трейси не могла поверить.

— Я… Я не знаю, что сказать.

— Вам и не надо ничего говорить. Каждый гордится вами. Мы с миссис Брэнинген уверены, что вас ждут большие дела на воле.

Итак, это правда. Она была свободна. Трейси так ослабела, что должна была держаться за спинку стула, чтобы не упасть. Когда она, наконец, смогла говорить, голос ее был тверд.

— Там мне надо многое сделать, начальник Брэнинген.

В последнюю ночь, проведенную Трейси в тюрьме, к ней пришла заключенная из ее старого блока.

— Итак, ты выходишь на волю.

— Да, так.

Это была женщина, по имени Бетти Франсискус, лет сорока, все еще привлекательна и довольно независима.

— Если тебе понадобится помощь на воле, ты должна будешь увидеться с мужчиной из Нью-Йорка. Его зовут Конрад Морган. — Она протянула Трейси кусочек бумаги. — Он занимается реабилитацией преступников. Он с радостью подаст руку человеку, побывавшему в тюрьме.

— Спасибо, но я не думаю, что мне понадобится.

— Это неизвестно. Держи его адрес.

Через два часа Трейси вывели через тюремные ворота мимо телекамер. Она не хотела говорить с репортерами, но Эми вырвалась у матери и кинулась в объятия Трейси, тут и камеры заработали. Эта сцена вышла в вечерних новостях.

Свобода не была для Трейси простым абстрактным понятием. Это нечто осязаемое, физическое, чем можно восхищаться и смаковать. Свобода — это вдыхать свежий воздух, уединение, не ходить строем в столовую, не слышать сирены. Это означало горячие ванны и вкусные супы, мягкую постель, красивые платья и туфли на высоком каблуке. Это — возможность иметь имя, а не номер. Свобода значила спасение от лап Большой Берты, страха быть изнасилованной целой бандой и монотонной убивающей рутины тюрьмы.

Вот и пришла долгожданная свобода. Идя по улице, она не заботилась о том, чтобы не толкнуть кого-либо. В тюрьме столкновение с другим заключенным могло вызвать прямо-таки пожар. Не было постоянного контроля, к чему Трейси никак не могла приспособиться. Ей никто не угрожал.

Она освободилась и собиралась привести в исполнение свои планы.

В Филадельфии Чарльз Стенхоуп III увидел по телевидению Трейси, покидающую тюрьму. «Она все еще красива», — подумал он. По ее виду невозможно было даже предположить, что она совершила инкриминированное ей преступление. Он взглянул на свою жену, безмятежно сидевшую напротив и вяжущую свитер.

«Интересно, ошибся ли я», — подумал он.

Даниэль Купер увидел Трейси в телевизионной программе новостей у себя в Нью-Йорке. Его особенно не тронул тот факт, что ее освободили из тюрьмы. Он выключил телевизор и вернулся к досье, над которым работал.

Увидев Трейси Уитни в телевизионной программе новостей, Джо Романо вслух рассмеялся:

— Все-таки эта Уитни — красивая сучка. Держу пари, тюрьма пошла ей на пользу. У нее, небось, на руках мозоли. Может, однажды мы встретимся с ней.

Романо был очень доволен собой. Он уже пристроил Ренуара в частную коллекцию в Цюрихе. Пятьсот тысяч долларов от страховой компании и еще двести тысяч от продажи — совсем не плохо. Естественно, Романо поделился деньгами с Энтони Орсатти. Романо вел дела с ним очень аккуратно, потому что прекрасно знал, что случалось с людьми, бывшими не совсем корректными в сделках с Орсатти.

В понедельник, в полдень Трейси в образе Лорин Хартфорд, появилась в Первом Торговом Банке Нового Орлеана. В это время в банке толпилось много посетителей. Несколько человек стояли перед окошечком Лестера. Трейси встала в очередь, когда Лестер увидел ее, он просиял и радостно закивал. Она показалась ему еще более красивой, чем он ее запомнил.

Когда Трейси, наконец, подошла к окошку, он прокричал:

— Пришлось трудновато, но я сделал это исключительно для вас, Лорин. Теплая признательная улыбка.

— Вы так любезны.

Лестер открыл ящик, вынул целую коробку чеков и аккуратно поставил перед Трейси.

— Вот они. Четыреста штук. Этого будет достаточно?

— О, более чем достаточно, если мистер Романо не устроит какой-нибудь чековый кутеж.

Она взглянула в глаза Лестера.

— Вы спасли мне жизнь.

Лестер почувствовал приятное волнение в паху.

— Я верю, люди должны хорошо относиться друг к другу, не так ли, Лорин?

— Вы безусловно правы, Лестер.

— Знаете, вам надо открыть у нас счет. Я буду заботиться о вас. По-настоящему хорошо.

— Я уверена, что хорошо, — мягко сказала Трейси.

— Почему бы нам не потолковать об этом за хорошим обедом где-нибудь? — Это будет чудесно.

— Куда мне позвонить, Лорин?

— Я сама позвоню, — сказала она и пошла к выходу.

— Подождите минутку… — Но следующий клиент вырос перед окошком и протянул расстроенному Лестеру счет.