накрывает Франклина грубым одеялом из конского волоса. – Где вы выучили английский?

– Мать научила меня, – ответила она нерешительно. – А вы – монах?[2]

Монк тяжело опустился на лежанку и рассмеялся.

– Нет. Это просто одно из тех чудных англосаксонских имен, которыми родители иногда наделяют своих детей. – Посерьезнев, он придвинулся поближе к ней. – Серьезное у него ранение?

– Пуля застряла в мозгу и давит на него. Ее нужно удалить.

– Тогда я должен искать дорогу к своим.

– Он не перенесет этой дороги, даже если на пути не будет немцев.

– Что же тогда делать? Если ничего не предпринять, он умрет Мишель закусила губу. Только сейчас, когда все трое добрались до безопасного места, она осознала, какой поступок совершила. Как ясно дал понять новый комендант, за помощь американцам ее ожидала смерть.

– Вам нехорошо? – спросил Монк, коснувшись ее рукой. Ее волосы, рыжие с золотистым от падающего света оттенком, легко коснулись его ладони. Когда она посмотрела на него, он почувствовал, что проваливается в глубину этих огромных синих глаз.

– Нет, ничего.

– Я понял, о чем вы подумали, – мягко сказал ей Монк. – И нисколько вас не виню. Вы и так уже рисковали слишком много, спасая нас. Дайте мне только поспать здесь несколько часов. Мы уйдем еще до полуночи.

– И куда же вы пойдете? Далеко ли вы уйдете, если кругом немцы, а вы даже не знаете, где ваши войска?

– Мы должны рискнуть.

– Этот риск погубит Франклина. Монк был удивлен ее горячностью.

– Нет, – продолжала Мишель. – Мы поступим так. Вы оба останетесь здесь. Немцы уже обыскали ферму и сюда не вернутся. Завтра я найду доктора и приведу его сюда, чтобы помочь вашему другу… Франклину.

– Средь бела дня?

– Иногда бывает, что люди – как это у вас говорится – за лесом не видят деревьев, n'est-ce pas?[3]

Несмотря на свое намерение бодрствовать, Монк погрузился в глубокий сон без сновидений. Его не разбудили ни шум грозы и ливня, ни утреннее пение птиц. Он проснулся от грохота мотора и света автомобильных фар.

Монк схватил винтовку и пополз к дверям хлева. Осторожно приподнявшись к грязному окну, он выглянул и увидел немецкую военную машину, останавливающуюся возле фермы. Первыми вышли двое солдат, за ними – пожилой человек и девушка.

Затаив дыхание, Монк смотрел, как Мишель Лекруа что-то говорит солдатам. Затем она показала рукой в сторону хлева. Немцы тронулись с места и пошли.

«Я верил ей, а она нас выдала!»

Дрожа от ярости, Монк зарядил винтовку и тщательно прицелился. Что бы ни произошло, первую пулю он готовил для нее.

– Ну, mon vieux,[4] на этот раз вы действительно влипли, – сердито выговаривал доктор Радиссон сидящему на кровати мужчине.

Его пациент, высокий, костлявый фермер, одетый в потертую замшевую рубаху, рваные кожаные рабочие штаны и единственный высокий сапог до колена, уклончиво пожал плечами. Он глубоко вдохнул в себя воздух, когда доктор наклонился и начал ощупывать зияющую рану на его правой икре.

– Нам нужно будет отвезти его в госпиталь для операции, – сказал доктор Радиссон, выпрямляясь. – Здесь я ничего не могу сделать.

Двое немецких солдат, которые привезли на ферму врача и Мишель Лекруа, побледнели, когда увидели кровавую рану на ноге фермера и вонзившийся в нее зазубренный осколок лемеха. Не было сомнений в том, что, если бы не запах бренди из его рта, он стонал бы в муках.

Мишель подошла к отцу и осторожно прикрыла ему плечи одеялом.

– Все будет хорошо, отец, вот увидишь, – прошептала она.

Эмиль Лекруа потрепал дочь по щеке шишковатой рукой.

– Вы мне понадобитесь, чтобы помочь посадить его в машину, – сказал Радиссон солдатам.

– Всем не хватит места, – возразил одни из них. – Нам надо было приехать сюда с санитарной машиной или повозкой…

– У нас нет времени, – нетерпеливо прервал его доктор Радиссон. – Везите его как можно быстрее в госпиталь. Мы с мадемуазель Лекруа поедем за вами следом в коляске.

На лицах солдат появилось сомнение.

– Ваш комендант любезно одолжил нам свою машину, – многозначительно заметил Радиссон. – Уверен, он хотел бы получить ее обратно.

Ссылка на фон Отта рассеяла все сомнения пехотинцев. Они положили Лекруа на носилки и укрыли одеялом. Мишель наклонилась и поцеловала отца в щеку. Тот в ответ подмигнул.

– Ну, а теперь приступим к нашей настоящей работе, – сказал Радиссон, глядя, как отъезжает машина с