– Мы останемся здесь достаточно долго, чтобы вам хватило работы, – парировал фон Отт. – А ее у вас, думаю, уже хватает.
– Кроме несчастного начальника почты, никто не прячет у себя американцев, – гордо произнес Пикар. – В этом я не сомневаюсь.
– Прячет кто-либо оружие?
– Американцы все забрали с собой, когда уходили. Пикар умолчал о том, что прячет в подвале пекарни сахар, муку и даже сливочное масло, выпрошенное им у квартирмейстера в суматохе отступления. Такие продукты были в военное время на вес золота. Ведь пули и порох в пищу не годились.
– Вы уверены, что никто в Сент-Эстасе не заподозрил, кому вы служите? – спросил фон Отт.
– Абсолютно, – ответил Пикар.
– Хорошо. Во время этого наступления для меня жизненно важно получить любую – я повторяю, любую информацию об американских войсках и их продвижении.
– Будьте уверены, господин майор, я в вашем распоряжении. А сейчас, если я вам не нужен, я отправляюсь домой.
– Надо, чтобы кто-нибудь из моих солдат проводил вас, ведь сейчас все-таки комендантский час.
– Лучше выпишите мне пропуск, – предложил булочник.
– Если я дам вам пропуск, я выделю вас среди остальных, а это опасно – для нас обоих, – возразил фон Отт.
– А если я назову убедительную причину, – вкрадчиво ответил Пикар. – Например, скажу, что меня подняли среди ночи, чтобы печь хлеб для ваших солдат.
Фон Отт слишком устал, чтобы спорить. Он вызвал адъютанта и приказал выписать пропуск. Серж Пикар нырнул в темноту из дома майора, сгорбленный и с низко опущенной головой. Он шел, волоча ноги, и каждому он мог показаться несправедливо обиженным человеком. Но сердце его трепетало, а пропуск жег ладони. Ему не терпелось увидеть выражение лица Мишель Лекруа, когда он появится на пороге ее дома.
Мгновенно в сознании Монка запечатлелись его рука со штыком, поднятая для смертельного удара и длинные рыжие волосы и пронзительной синевы глаза предполагаемой жертвы.
Острие штыка застыло у самой шеи Мишель Лекруа.
– Qui etes – vous?[1] – свирепо прошипел Монк.
Мишель изогнулась в мощных тисках рук этого великана, напавшего на нее из темноты. Испуганный шепот вырвался из ее горла.
– Лекруа… Меня зовут Мишель Лекруа…
Монк ослабил свою хватку, пораженный, что слышит английскую речь. Пусть и с акцентом, но эта девушка заговорила с ним по-английски.
В темноте скрипнула ветка. Теперь солдаты были ближе, позади него. Монк потащил свою пленницу прочь с тропинки, в кустарник.
– Сколько немцев в дозоре? – спросил он.
– Я… я не знаю.
– Где их основные силы? Как близко они подошли к Сент-Эстасу?
Мишель уставилась на него, как на сумасшедшего.
– Как близко? Мсье, немцы заняли нашу деревню. Монк медленно выпустил испуганную женщину. Сент-Эстас занят, повсюду немцы, а из-за раны, которую никто не перевяжет, у Франклина с каждой секундой тают силы…
Мишель протянула руку и дотронулась до американца.
– Вам нельзя здесь оставаться, мсье. Патруль наверняка обнаружит вас.
– Но я не могу уйти отсюда!
Монк раздвинул кусты и показал француженке Франклина. Мишель опустилась на колени и быстро осмотрела солдата, лежавшего без сознания.
– Ему необходима медицинская помощь, – сказала она. – Немедленно.
– А где он ее получит? Не от немцев же!
– Нет, мсье, от меня. Я – медсестра и живу недалеко отсюда. Если мы не наткнемся на дозор, то сможем отвести вашего друга в безопасное место, где я позабочусь о нем.
Монк был в замешательстве. Действительно ли она медсестра? Можно ли доверять этой красивой женщине, которую он несколько секунд назад готов был убить? Если он поверит ей, а она его предаст, то Франклин умрет. Но если он ничего не предпримет… Треск веток под сапогами немецких солдат заставил его принять решение.
– Что вы хотите сделать?
– Я вернусь на тропинку, – быстро объясняла Мишель. – Немцы остановят меня, но шанс есть: кто- нибудь из них узнает меня, потому что видел меня в госпитале, и меня не тронут. Я постараюсь отвлечь их, чтобы они прошли мимо этого места.
Монк пытливо посмотрел на нее. Лучшего выхода он не мог придумать.
– Надеюсь, вы не работаете на немцев, – прошептал он, крепко сжимая ей запястье. – Если вы выдадите нас, я позабочусь, чтобы вы умерли первой.
