только на ощупь, Валерка согласился вернуться в лагерь.

Шли сторожко, молчали. Ночью в глухом лесу как-то не до разговоров. Даже самый смелый человек весь превращается в слух, ловит каждый звук, каждый шорох.

Тропинка под ногами была едва заметна. Где-то справа проходила торная лесная дорога, но Алик не захотел выходить на неё и вёл друзей кустами.

Позади осталось не меньше километра, когда до ушей ребят долетел тихий треск сучков. Он послышался справа, совсем недалеко. Все трое отпрянули под густую ель, притаились.

— Что? Что такое? — испуганно прошептал Лёня. Алик, не отвечая, зажал ему рот ладонью, и в этот миг на тропинке выросла тёмная фигура.

Незнакомец исчез так же неслышно, как и появился. Видно, ему было не внове ходить по лесу ночью.

Ребята простояли под елью минут десять, если не больше. Наконец Алик прошептал:

— Пошли.

Но ни Валерка, ни Лёня не двинулись с места.

— Ну, чего вы? — успокоил друзей Алик. — Просто рыбак какой-то… А может, ягоды собирал и задержался. Как и мы с вами.

Ещё минут десять спустя ребята вышли на Зелёную поляну. Неподалёку от палаток весело полыхал костёр. У огня сидели дед Рыгор, Николай Николаевич и Архип Павлович. Они о чём-то негромко разговаривали. Скуратов был уже не в белом костюме, а в серой спортивной паре.

Алик замедлил шаг и предупредил друзей:

— Вы же только не хвалитесь, что мы кого-то в лесу видели. Может, нам просто показалось. Все смеяться будут.

Лёня и Валерка кивнули в знак согласия.

Первая ночь в пуще, на берегу Тихой Лани, прошла спокойно.

Утром, сразу после завтрака, отряд разделился на две группы. Дед Рыгор и Николай Николаевич сели в лодку. Их ожидал неблизкий путь — на озеро Лесное. Все остальные, кроме Алика, который по графику первым должен был дежурить по лагерю, стали собираться в поход. Скуратов захотел осмотреть старые позиции карателей вокруг Князевой гряды. Автору будущей книги о героях-разведчиках было непонятно, как удалось партизанам прорвать блокаду фашистов. У партизан к тому времени уже кончались патроны и вовсе не было продуктов. У карателей же хватало всего, в том числе были пушки, танки и даже самолёты.

И вот в одну из ночей партизаны выскользнули из кольца блокады, выскользнули почти без потерь!

Обо всём этом поведали Скуратову рукописи Василия Кремнева.

— Уму непостижимо, как это у них получилось! — говорил Архип Павлович, засовывая в карман чистый блокнот. — Чудеса, да и только!

Перед тем как покинуть лагерь, он предупредил Лёню и Валерку:

— В старых окопах и блиндажах, ребята, будьте осторожны. Кто знает, там могли и мины остаться, и гранаты. Поэтому — посматривайте под ноги. Как увидите что-нибудь, сами не трожьте, зовите меня. Я когда-то минёром был, раз-два разберёмся.

Он дал ещё несколько советов, и «экспедиция» двинулась в поход.

Алик проводил друзей долгим взглядом и огорчённо вздохнул. Не очень весело сидеть целый день в одиночестве, стеречь пустые палатки.

Но раз уж выпало дежурить — нужно дежурить и первым делом навести в лагере порядок: прибрать в палатках, помыть посуду. А после можно подумать и о том, чем накормить людей. За день они устанут и проголодаются.

Уборку Алик начал с «дачи» Скуратова. Подмёл в шалаше, вынес на солнце плащ и одеяло — за ночь всё отсырело. Потом решил перестлать постель. Поднял брезент, и тут на глаза ему попалась толстая, многолетней давности тетрадь, на обложке которой были аккуратно выведены два слова: «Сын командира». Видно, Архип Павлович читал тетрадь лёжа в постели, а перед тем как уснуть, сунул её под брезент.

Минуту или две Алик нерешительно вертел в руках свою находку. Наконец, не в силах победить острого любопытства, развернул тетрадь и прочёл первые строки:

«…Жил на земле человек. Маленький, неприметный — как сотни тысяч других. А когда пришла на нашу землю беда, он встал против неё — как сотни тысяч других. И погиб. Погиб в окружении врагов, и никто из друзей не видел его смерти, никто не знал, что смерть его — подвиг, подвиг во имя победы, во имя жизни других. Два человека во всём свете знали это: я и его отец. Те, кто проводили его на подвиг.

Отца его тоже нет в живых. Он пережил сына на несколько минут. Остался один я. Но я тоже солдат, и никто не знает, что ждёт меня завтра. Потому я спешу рассказать в своих записках всё, что знаю про этого человека и что не должно остаться неизвестным…»

Только сейчас догадался Алик: в руках у него рукопись Кремнева! О ком это он пишет? Кто был тот герой? Алик забыл обо всём на свете. Он сел на нары и стал читать дальше:

«Человека того звали Витей. Витя Голубок. Небольшого роста, с синими-синими глазами и шелковистыми волосами цвета спелой ржи…

Мы принесли его в лагерь морозной январской ночью 1942 года. В ту ночь эсэсовцы расстреляли его мать, сельскую учительницу. Как всё это было, Витя помнил словно сквозь сон. Первое, что он увидел, когда пришёл в себя, — была мать, мама. Она лежала на полу и смотрела на сына чужими, неподвижными глазами. Витя стал припоминать. Перед ним всплыли взбешённые лица пьяных фашистов, и смертельный страх снова сковал тело. Долго он лежал в немом оцепенении, потом осторожно приподнял голову и ещё раз огляделся. В избе больше никого не было. На стене тикали старенькие часы, через выбитое окно в комнату врывался ветер, листал разбросанные по полу тетради и книги, шевелил волосы на голове матери.

Витя с усилием поднялся на ноги. Крепко болела левая рука, кружилась голова. Немного постояв, он шагнул было к матери, но, увидев снова её неподвижные глаза, лужу крови возле головы, с диким криком выбежал из избы.

Морозный ветер, как огнём, опалил ему лицо. Мальчик остановился и заслонил лицо рукавом. Дышать стало легче. Прислушался. Где-то неподалёку, видно, на соседнем дворе, яростно лаяла собака, кудахтали перепуганные куры. И вдруг послышался пронзительный детский крик, а вслед за ним — сухой выстрел.

— Они! — вырвалось из груди мальчика, и он, перескочив через низенький заборчик, бросился бежать заснеженным полем.

Остановился Витя только в лесу. Над головой тревожно шумели деревья. Ветер раскачивал их чёрные верхушки, и деревья глухо и тяжко вздыхали, будто от жалости к бездомному осиротевшему мальчику…

Витя почувствовал, как поплыла под ногами земля. Он хотел было схватиться за колючие лапки ели, но руки бессильно скользнули по хвое, и он полетел в чёрную пропасть…

Там, у опушки, нашли мы его. Наткнулись случайно, направляясь в разведку. Метель уже старательно укутала мальчугана холодным белым одеялом. Я завернул его в тулуп и принёс в лагерь. И только там назавтра узнал, что он — сын командира нашей бригады.

С тех пор партизанская землянка стала для Вити домом, партизанский лагерь — родной деревней, партизаны — его друзьями. Правда, он не ходил с нами на задания, но о боевых делах отряда знал почти всё.

Вите очень хотелось, чтобы и ему выдали оружие и приняли в роту разведки, которой я командовал, но из этого ничего не выходило. Его отец отшучивался, советовал подрасти, а то и просто отмахивался:

— Бери лучше да сказки читай. Вон хлопцы принесли…

Витя обижался, но молчал: что поделаешь, если тебе нет ещё и двенадцати!

Так проходили дни, недели, месяцы…

Наступила весна 1944 года. Птичьи голоса разбудили хмурую пущу, по вечерам над землянками