Король Сигизмунд наслаждался славой триумфатора. Рад был бы и далее купаться в лучах славы, отгоняя от себя мысли о своих подданных, которые сидели в осаде в Кремле.

Гонсевский оценивал события не столь восторженно, как король, но убийство Прокопия Ляпунова и, начавшийся развал московского ополчения, ободрили и его.

Между тем, медленно и неуклонно свершался нравственный перелом в сознании русских людей. Сбор ополчения и его движение к Москве вселило надежды. Когда же оно рухнуло, дивились его рушению и обратили взоры в прошлое. В самую лихую пору, когда все города подпали под власть Вора и поля-ков, единственным светочем воссиявшей надежды стояла в обороне — обитель святого Сергия. Выстояла. Подняла на подвиг Михаила Скопина и его ратных. Ныне опять потянулись со своими чаяниями к святому Сергию, молили его о спасении русской земли, его земли, его народа.

От города к городу шли пересылки. В один голос возглашалось: «не пропадать же русскому кореню!» Голубоглазый монах, что поддался когда-то сооблазну на московском торгу примерить бобровую шапку, а ныне архимандрит Троицкого монастыря Дионисий, провидел в чем предназначение обители святого Сергия.

Он дрогнул душой, когда узнал о гибели Прокопия Ляпунова. Стало быть, не настал еще час искупления, людьми владеет искушение взаимной ненависти, в сем искушении и все беды. Мог ли он, как человек, не осудить казаков за убийство Ляпунова и за распад ополчения, но как пастырь, он замкнул уста, чтобы не вырвалось осуждающее слово. Его со всех сторон наталкивали осудить казаков. Голос архимандрита Сергиевой обители прозвучал бы на всю русскую землю и отторг бы казаков, тех же русских людей, посеяв  новый раздор. Душа у него разрывалась от гнева, он гасил гнев, памятую заповедь Христа, что и последний грешник может уповать на милосердие Господа.

Келарь монастрыря святого Сергия, Авраамий Палицын взял на себя труд летописца лихолетья на русской земле и осуждал в своих писаниях казаков и Дионисия, за то, что он не прервал сношений ни с Заруцким, ни с Трубецким. Дионисий отвечал Авраамию:

— Заруцкий, Трубецкой, Марина и ее сынок, то пустоцветы, сорняки в огороде. Не станешь же из-за сорняков выжигать посев. А посев — это и казаки, все те же русские люди. Разве дозволено нам Господом покидать заблудшие души? Казак это вчерашний пахарь и сеятель, коего от земли оторвали злой волей и соблазнами. Погнало его по городам и весям, как гонит ветер перекати-поле. Многие из них служат ляхам по своему неразумению, так нам вразумить бы не-разумеющих. Не все заблудились. Многие и многие ищут не вспыхнет ли огонек в беспросветной ночи. Сегодня они держат в осаде наших лютых врагов, а нам время поднять всю землю за этим щитом!

Между городами шла переписка. Люди искали и ждали чуда. И чудо явилось.

Из одной грамоты в другую, переходил сказ о чуде явленном некоему Григорию из Нижнего- Новгорода. Будто бы ночью посетило его видение. Грянул гром и неведомая сила сняла верх избы. В избу пролился голубой свет,  явились два мужа и склонились над ним. Один из явившихся сел у изголовья, тот, что оставался стоять, спросил:

— Господи, что же поведаешь ему?

— Смотрю, достоин ли он слышать мой голос?

— Сам же ты, Господь, говорил, что нет человеков без греха.

— Грех каждого должен быть взвешен на весах справедливости. Пусть спящий, отмеченный нашим вниманием, знает и другим возвестит, что если люди по всей Русской земле покаются и станут поститься три дня и три ночи, не только старые и молодые, но младенцы, тогда Русская земля очистится.

Стоящий спросил:

— Господь, если очистится Русская земля, как же им дать царя?

— Пусть поставят новый храм Троицы на Рву и положат хартию на престоле, в той хартии явится имя кому быть у них царем.

— Какое же там будет имя?

— Имя охранителя Русской земли — Михаила Архангела.

— Господи, а если не покаются, что над ними будет?

— Если не покаются и не станут поститься, то все погибнут и царство разорится.

Едва тот, кого его спутник называл Господом, встал, чудесный свет погас, верх избы лег на место, и Григорий проснулся.

Авраамий Палицын ревновал к писаниям Дионисия, которые тот рассылал по городам и обителям. Он прочитал сказ о Григории и сказал Дионисию:

— Придуманным выглядит сон этого Григория. Будто бы вернулись библейские времена, когда Господь общался со смертными и являлся  в куще, охваченной огнем.

— То являлся в огненной куще Бог Моисея. Наш Бог, Иисус Христос являлся всегда человечно.

— Да, кто же даст этому Григорию веру?

— В пору бедствий и горя люди ищут чуда, раз ищут, то и находят по своей вере. Я делаю чудо Григория достоянием всего людства, ибо в нем указаны испытания доступные каждому. Испытания доступные каждому объединят людей и покажут, готовы ли русские люди в единении послужить Русской земле.

— А имя царя в хартии?

— То имя не польского короля, не королевича Владислава и не Воренка, Ма-ринкиного сына. А там, как Бог укажет!

Единой волей всей земли был объявлен трехдневный пост. Условлено было пересылками между городами поститься понедельник, вторник и среду. В эти дни не есть, не пить. В четверг и пятницу сухо есть. По городам и селам ходили выборные удостовериться, как исполняется обет. Со всех концов в Сергиеву обитель стекались известия, что обет исполнен, что все русские люди готовы искупить свой грех раздора.

Дионисий собрал монастырскую братию и говорил:

— Нет у нас не только царя, нет и патриарха. Патриарх Гермоген заточен ляхами и ныне неведомо жив он или уже принял мученический венец и молится за нас у престола Всевышнего? Нам, братия, святой Сергий заповедал стоять за Русь. Обратимся ко всем городам. Там, где явится отклик, возгорится перед образом Господнем лампада и укажет своим светом путь во мраке.