У русских людей под Москвой раздоры, а в Польше и в далеком Риме — празднества, торжество в честь победы Речи Посполитой над издавна ненавистной Московией. Почему бы эту победу не считать окончательной, если очень хотелось именно такой победы?

Взят Смоленск, захвачена и сожжена Москва, польские отряды рыщут по русской земле. К торжествам в Варшаве, приуроченным к открытию Сейма, пришло известие, что у осаждавших польский гарнизон в Москве возникла смута, вождя народного ополчения убили, и его войско рассеялось. Московия становилась польской провинцией.

Папский престол торжественно отметил покорение Московии. 7-го августа папа Павел V провозгласил праздником  покорения Московии. Всем, кто придет вознести молитвы в Кампадолио в костеле Святого Станислава, покровителя польского королевства, расположенного поблизости от орденского дома иезуитов, давалось отпущение грехов.

На торжественное богослужение пришли кардиналы и генерал ордена иезуитов Клавдио Аквавива. Он возблагодарил Бога, что предприятие, начатое в придорожной корчме неподалеку от Самбора сговором с московским монахом расстригой, наконец-то, через шесть лет завершилось покорением Московии. Извилист был это путь, иногда казалось, что и не видно ему конца, что опять же  воссоединение церквей  растянется на столетия. Ныне Аквавива считал, что все препятствия устранены и воссоединение цервей недалеко. Орден расчистил путь  королю Сигизмунду на царствование в Московии.

Польские посланники в Риме возносили хвалу папскому престолу  за низвержение Московии и схизматиков. Толпу забавляли фейверками и необычным представлением придуманном хитродельцами. Над каскадами фейверочных огней, на прозрачных полотнищах возникли изображения белого и черного орлов. Белый орел — польский, черный — московский. Полотнища, колеблемые взрывами, сталкивались и создавалось впечатление, что орлы схватились в смертельной схватке. После одной из схваток, белый орел сжег черного.

Зрители ревели от восторга.

В Варшаве состоялось триумфальное шествие. Даже гетман Жолкевский принял в нем участие. Да и не ему ли принадлежал триумф? Не годовую же осаду Смоленска считать триумфальной победой? Участь царя Василия Шуйского решила победа под Клушино.

Жолкевскому выпала честь ввезти в Варшаву пленником московского царя, хотя он и не был пленен, а свергнут своими подданными.

Но кому в Польше хотело бы этого уточнения?

Толпа жаждала зрелищ.

Жолкевский въехал в Варшаву в открытой карете, запряженной шестью белыми конями. Его панцырь сиял серебряными насечками, сверкал позолотой.

Карету сопровождали гусары с белоснежными крыльями за плечами, драгуны в парадных доспехах.

Конвой из драгун окружал открытый возок, в возке — Василий Шуйский и его братья Дмитрий и Иван. Василия Шуйского обрядили в царскую одежду. За  возком с Шуйскими плененные смольняне с воеводой Шеиным, позади повозка с Филаретом и Василием Голицыным.

Пленных провезли по городу к зданию сената. Их ожидали король и королева, королевич Владислав, сенаторы и знатнейшие вельможи Речи Посполитой.

Василия Шуйского подвели к трону. Никто не вспомнил, что в плен он взят будучи уже не царем, а монахом.

Жолкевский произнес речь:

— Вот он перед вами, царь всея Руси и Великий князь Московский, наследник московских царей, которые столько времени своим могуществом были опасны Короне польской, ее королям, турецкому императору и всем соседним государствам. Вот его брат Дмитрий, воевода шестидесятитысячного войска, что было двинуто против Речи Посполитой. Недавно еще они повелевали царствами, княжествами, городами, замками, множеством подданных, неисчислимыми сокровищами и доходами, и по воле и благословению Господа Бога, дарованному вашему величеству, мужеством и доблестью нашего войска, ныне они стоят здесь жалкими пленниками, всего лишенные, обнищалые, поверженные к стопам вашего величества, и, падая на землю, молят пощады и милосердия.

Жолкевский обернулся к Василию Шуйскому и указал ему рукой на пол. Во время царствования Василия Шуйского польские послы не удостаивали его царского титула, называя князем, что не раз заводили в тупик переговоры. И вот он поименован царем.

Шуйский мог бы оспорить высокопарную речь гетмана, но ночной убийца царя Дмитрия и отравитель Михаила Скопина никогда не отличался мужеством, разве только в тот час, когда вывели его на Лобное место и положили голову на плаху за оскорбление царя Дмитрия. Неистовая ненависть к Расстриге, им же самим пригретым, подвигла его, не дрогнув, положить голову на плаху. Не лучше было для него, чтобы состоялась та казнь и возвела бы его в великомученники, избежал бы он людской ненависти и нынешнего позора? Сломлена воля, потеряна честь. Недавний царь всея Руси, князь Рюрикова рода, не помышляя, как отзовется в веках его унижение, низко поклонился королю, коснувшись пальцами пола, на глазах ликующего панства, поднес их губам и поцеловал. Поцеловал след короля. Дохнуло языческими временами.

Но еще не до конца выпита чаша унижения. Вышел из из толпы придворных Юрий Мнишек и встал перед Шуйским. Он заранее приготовил обвинительную речь и произнес ее громким голосом.

— Ваше величество, ваши милости сенаторы. Пред вашим лицом я требую правосудия над убийцей и клятвопреступником! Я требую суда над цареубийцей. Я требую суда над ним за убийства ваших подданных, ваше величество, за оскорбления и унижения моей дочери царицы Московской! Перед, вами ваше величество, и ваши милости сенаторы, убийца и клятвопреступник!

У Василия Шуйского появилась на лице презрительная улыбка. Сенаторы, посмеивались. Король объявил:

— Суда не будет! Суд уже совершен волей Господа!

В Варшаве праздновали победу. В Москве Гонсевский, получив от Яна Сапеги обоз с продовольствием, который не сумели отбить казаки, приободрился, приободрилось его воинство и ждало подмоги от короля, чтобы рассеять, осаждавших Москву казаков.

На Русской земле продолжалось лихолетье, казалось, что уже нет силы у русских людей отвести ее конечную погибель.