основных компонентов: 1) объема подготовленных материальных ресурсов; 2) уровня подготовки личного состава и 3) эффективности управления, куда включаются отбор и расстановка кадров, применение наиболее адекватных приемов тактики ведения боя и оперативных принципов осуществления войсковых операций.

Если с объемом подготовленных к войне материальных ресурсов было все в порядке, ибо даже агрессор не имел такого количества танков, самолетов, минометов и боеприпасов, как Красная Армия, то по остальным компонентам качества выявились просто провальные недочеты.

Располагая всеми возможностями оказать достойное сопротивление, советские войска из-за политики Сталина оказались застигнутыми врасплох. Не имея четких планов и прочной связи, штабы фронтов – не по своей вине – нацеливали армии прикрытия на плохо подготовленные, поспешные контрудары, истощавшие войска. Лишь в отдельных случаях, а именно «внизу», на уровне дивизии, полка, гарнизона, когда не давило некомпетентное вмешательство «сверху», кадровые части сражались хорошо и упорно.

В своих мемуарах Г.К. Жуков упрекнул командование приграничных округов в уходе от ответственности. «Войска и их командиры в любой обстановке в соответствии с уставом должны всегда быть готовыми выполнить боевую задачу. Однако накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указаний свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц» (8, с. 262). Но прежде чем требовать инициативности от командиров – надо предоставить им право на нее. Ведь командующим округов было строжайше запрещено проводить какие-либо мероприятия по реальному повышению боеготовности частей. Что мог подумать командир, услышав «лязг гусениц» и зная о настроениях высшего военно-политического руководства страны: «Я подниму часть по тревоге, а вдруг это провокация?»

Несмотря на верный и качественный предвоенный теоретический анализ, высший командный состав Красной Армии продемонстрировал неготовность к современной войне, прежде всего при столкновении со стратегией глубоких танковых прорывов немцев. Армия оказалась совершенно беспомощной в организации их отражения, в то время как вермахт проводил операции на окружение, будто на маневрах. Блистательные действия танковых групп Гота и Гудериана и напористость соединений Гёпнера и Клейста предрешили исход пограничного сражения фронтов. И если Арденнско-Ламаншская операция вермахта в мае 1940 г. была оперативной новинкой и англо-французское командование ни теоретически, ни практически еще не могло быть готово к глубоким танковым прорывам, то к лету 1941 г., после Югославии, Греции, а также после детального теоретического разбора новаций в военном деле в ходе московских совещаний декабря – января 1940–1941 гг., командование Красной Армии, казалось, должно было быть готовым к подобному виду боевых действий. Но на практике оно ничего не смогло противопоставить немецким моторизованным корпусам, несмотря на растянутые на сотни километров коммуникации противника. В частности, не было сделано серьезных попыток ударить по коммуникациям противника диверсионно-штурмовыми группами, хотя в Красной Армии имелось значительное количество парашютно-десантных частей. А как можно эффективно громить растянутые по дороге дивизии в лесистой местности, продемонстрировали финны в войне 1939– 1940 гг. Две советские армии в Карелии, 8-я и 9-я, несмотря на свое очевидное превосходство в людях и технике, были парализованы из-за фланговых ударов и засад противника.

О том, какие возможности существовали при открытых флангах противника в условиях лесистой местности, может служить боевой эпизод 64-й стрелковой дивизии. Ее разведбатальон 25 июня в районе Молодечно наткнулся на штабную колонну 39-го моторизованного корпуса. В коротком бою было уничтожено 15 автомашин и несколько десятков солдат и офицеров. Разведчики захватили штабные документы, в том числе карты с обозначением всей группировки армий «Центр», с указаниями направлений наступления армий и танковых групп и сроками достижения промежуточных рубежей (3, с. 288). И это не было единичным случаем. Подобные примеры приводил в мемуарах Гудериан. Однажды на его КП случайно выскочили советские танки, прорывающиеся на восток. Инцидент обошелся ранением нескольких работников его штаба. Сам Гудериан, по его словам, «считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам», и в то же время «был убежден в непреодолимой мощи и наступательной силе моих войск» (20, с. 160).

Того же мнения придерживался Э. Манштейн, возглавлявший танковый рейд 56-го корпуса до озера Ильмень. Корпус почти постоянно действовал в отрыве от пехотных дивизий. Причем разрыв в отдельные дни достигал 100 км. «Естественно, риск возрастал по мере того, как отдельный танковый корпус или вся танковая группа одна продвигалась в глубину русского пространства. Но, с другой стороны, безопасность подвижного соединения, находящегося в тылу вражеского фронта, основывается главным образом на том, что оно все время остается в движении» (21, с. 171). Однако возможность перехвата тыловых коммуникаций германских моторизованных групп существовала вполне реально, хотя бы в силу наличия у советской стороны большого количества танков и кавалерии, но, увы, правы оказались немецкие генералы танковых войск, этого почти не происходило. Командование Красной Армии к такому роду боевых действий оказалось не готово. Для ударов по тылам требовалось сохранять устойчивую связь с войсками, а им самим предоставить широкую инициативу. Войска же, оказавшись без связи, предпочитали спешно отступать. Перспектива пропасть без вести не улыбалась ни командирам, ни солдатам.

Повысить управляемость войсками Верховный главнокомандующий пытался вначале привычным способом, введя систему страха. За потерю управления было расстреляно командование Западного фронта, 34-й армии, отданы под трибунал несколько общевойсковых командиров. Помогло это мало; в последующем расстрельная практика стала сокращаться. Сталин понял, что управление теряется не столько из-за халатности командования и командиров, хотя и это имело место, сколько из-за пробелов в системе организации. Вот только на устранение их ушло очень много времени – больше года войны.

Кроме того, события лета 1941 г. – это ответ на «вечный» вопрос строительства вооруженных сил: Какая армия нужна стране: дешевая, но малобоеспособная или боеспособная и потому дорогая?

Почему считается, что под ружьем должно стоять не более 1# населения страны? Не потому, что государство не может обеспечить военных одеждой, едой и оружием. На военном небогатом довольствии можно держать и 3, и 5# населения. Но невозможно всю эту массу обучить надлежащим образом. Ведь нужно постоянно проводить учения, максимально приближенные к боевым. Боеспособная армия мирного времени обходится бюджету очень дорого, потому что на постоянную тренировку личного состава необходимо тратить значительные средства. Вести «войну в мирное время» – могут позволить себе либо богатые государства, либо руководство, знающее, что скоро начнется реальная война. Обычно же на обучении средства экономятся, а в итоге государство располагает номинально могучей армией, а фактически – ополчением. В СССР избрали самобытный вариант: армия была многочисленной, с огромным арсеналом, а значит, дорогой, но слабо боеспособной. В советских вооруженных силах, конечно, были и по-настоящему боевые части – те, на обучение которых хватало средств. Но таких соединений по отношению к общей воинской массе насчитывалось немного. Летом 1941 г. они хотя и воевали хорошо, и наносили серьезные потери противнику, но изменить общую обстановку на фронтах не могли.

На Западе танковые прорывы хотя бы являлись новинкой, да и расстояния по восточным меркам были небольшими, значит, и время оголенности флангов исчислялось максимум парой суток, а не неделями, как на Восточном фронте. Поэтому стоит ли удивляться тому, какой фурор произвели 3,5 тыс. немецких танков, половина из которых были легкие, на умы, что не только кинорежиссеры и писатели, но даже фронтовики стали повествовать об армадах вражеских танков, наступавших на их позиции. Прорывы немецких танковых групп неизменно вводили командование Красной Армии в шоковое состояние и сеяли панику в войсках. Наступление танковых дивизий противника прекращалось только тогда, когда чрезмерно отставали тылы и пехота. Красная Армия получала передышку, и командование спешно восстанавливало разорванный фронт. Но только до следующего рывка немецких танков…

Удары оказались столь внезапны, а развитие событий столь стремительным, что в условиях дезорганизации и потери связи и управления обороняющаяся сторона не успевала вовремя и с