Помимо мифического превосходства врага И.В. Тюленев объяснил отход своего фронта тем обстоятельством, что противник обходил его фланг со стороны Украины. Пришлось отступать сначала за Днестр, потом за Южный Буг… Но в середине июля никакой угрозы прорыва в тыл Южного фронта не было. Группа армий «Юг» билась далеко на севере с превосходящими силами Юго-Западного фронта. Если бы Южный фронт удержал линию обороны по реке Прут, то правый фланг 11-й немецкой армии растянулся бы на опасную величину. Пришлось бы из имевшихся семи дивизий отряжать на фланг все больше сил, а не один корпус. Значит, ударная сила армии падала бы по мере продвижения вперед. А если бы еще в ее тыл нацелился мехкорпус и 2-й кавалерийский корпус под командованием будущего героя обороны Москвы генерала П.А. Белова, которыми располагал командующий Южфронтом… А так 11-я армия протаранила оборону Юго-Западного фронта и в первых числах августа сомкнула кольцо вокруг 6-й и 12-й армий (Уманский котел). Южный фронт, несмотря на солидные силы, ничем им помочь не смог, ибо отбивался от мощной румынской армии.
Когда же в июле два мехкорпуса и две стрелковые дивизии были переданы Юго-Западному фронту, ударное значение Южного фронта окончательно упало до нуля. Правда, судя по всему, его и не собирались использовать в таком качестве.
В итоге семь германских пехотных дивизий сумели погнать Южный фронт на восток с его танковыми корпусами, по пути, в районе Умани, организовав окружение еще двух советских армий. В таких случаях говорят: слов нет…
Нельзя сослаться на внезапность, как на причину отступления, и Карельскому фронту. 22 июня в Москву переслали декларацию Гитлера о войне с СССР. В ней были следующие слова: «Сотрудничая со своими финскими товарищами, соратники победителей Нарвика держат берега Ледовитого океана. Германские дивизии под командованием победителя Норвегии охраняют финляндскую землю вместе с героями финляндских битв за освобождение, действующими под руководством своего маршала».
Вероятнее всего, Гитлер сдал финнов, чтобы у тех не было путей к отступлению, а также в надежде на поспешные действия Москвы. Так и случилось. После такого пассажа сомневаться, что будут делать «финские товарищи» в войне, не приходилось. Решено было в этот раз упредить готовящийся удар и атаковать первыми. Так сказать, совершить «22 июня» наоборот, уже применительно к противнику.
25 июня советская авиация нанесла удары по финским военным аэродромам, что стало формальным поводом Финляндии объявить войну СССР. Странно то, что в Москве не учли одного: финская авиация была столь малочисленной, что если б даже ее накрыли на аэродромах, то особого толку от уничтожения нескольких десятков машин не получилось бы. Однако финны были готовы к нападению. Они тоже читали декларацию Гитлера, к тому же готовились к войне и успели рассредоточить и замаскировать авиацию. Да и «внезапная атака» советских ВВС была произведена лишь на третий день войны. В общем, никаких результатов нападение не дало. Был поврежден один финский бомбардировщик, зато нападавшие за пять дней налетов потеряли 71 самолет. Вот так советское ПВО встретило бы люфтваффе на западной границе.
А далее произошло, как везде. Под давлением мифических превосходящих сил противника 23-я армия на Карельском перешейке и 7-я армия в Карелии отступили на всех направлениях до Ленинграда и реки Свирь. Учитывая, что финская армия всего лишь полтора года до этого потерпела поражение и у нее почти не было танков и бомбардировщиков, ее успехи выглядели чрезвычайно впечатляюще и… непонятно. Ведь никаких видимых причин для столь глубокого отступления не было. Расстояние между Выборгом и Ладожским озером 90 км. Не бог весть какая ширина фронта, чтобы не удержать ее на важнейшем направлении, тем более что местность больше благоприятствовала обороне, чем наступлению. Да и наступали хоть и «могучие силы», аж целых семь пехотных дивизий, но все-таки при желании сдержать такую грозную рать было можно. И в Карелии наступало шесть дивизий и три бригады, – тоже на батыево нашествие не тянет. Однако…
Получается, финская армия как бы ответила Сталину, который на совещании высшего командного состава РККА 14 апреля 1940 г., посвященном итогам зимней кампании, дал следующий, как всегда, по мнению собравшихся, гениальный анализ свершившихся событий. В частности, вождь отметил основные недостатки финской армии. «Она создана и воспитана не для наступления, а для обороны, причем обороны не активной, а пассивной… Я не могу назвать такую армию современной». И вывод: «Мы разбили не только финнов – эта задача не такая большая. Главное… мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов» (12, с. 607, 608).
Сталин дважды жестоко ошибся (для войск, конечно): сначала недооценив оборонительные возможности финской армии, а потом ее наступательный потенциал.
Получилась удивительная вещь: в первый и последний раз в своей истории румынская и финская армии в июле – августе 1941 г. провели победоносное наступление. А потом как отрезало. Больше никогда и нигде. Даже гуттаперчевые советские историки предпочли не объяснять необъяснимое и отмолчались.
Лишь в Заполярье советские войска отстояли Мурманск, что позволило в будущем проводить конвои союзников в российские порты. Это был единственный стратегический успех. Везде же, от Черного моря до Карелии, Красная Армия за исключением отдельных частей воевала плохо и откатывалась далеко на восток в глубь страны. Даже там, где у нее возникал солидный материальный перевес и возможность инициативы в выборе времени и места наступления, все равно она неизменно терпела поражение.
Но как же рационально объяснить успехи Красной Армии на Халхин-Голе и при прорыве линии Маннергейма и последующее неумение воевать?
В обоих случаях противников объединяло одно благоприятное для командования Красной Армии обстоятельство – он был неподвижен и стратегически пассивен. Это позволяло подтягивать необходимые резервы, приспосабливаться к обстановке, уяснять и исправлять свои ошибки, имея на все это столько времени, сколько было нужно генералам и системе управления в целом. Летом 1941 г. все было принципиально иначе. Противник наступал, не давая передышки, и, самое главное, враг выступал как маневренная сила. И сразу у командования Красной Армии ничего не стало получаться. События обгоняли скорость его оперативного мышления. Именно на формирование этого качества была нацелена военно- теоретическая мысль СССР в начале и середине 30-х гг., но именно эти теоретики и практики к началу войны либо лежали в безымянных могилах с пулей в затылке, либо были отодвинуты на задний план.
Какие выводы можно сделать на основании происшедших событий лета 1941 г.?
Тяжелая ноша управления
Вообще-то события июня – начала июля 41-го выглядят как-то странно. Сначала командование и Сталин не придали значения сосредоточению трехмиллионной армии у границ, причем движение войск было видно с борта самолета (уже приводимое свидетельство летчика Г.Н. Захарова). Успокоенность была такой, что 4-я армия у Бреста фактически была подставлена под удар, а наиболее вероятное направление главного удара противника в полосе Юго-Западного фронта не прикрыто. Контрудары носили характер плохих импровизаций, причем наступление 6-го мехкорпуса, имевшего более тысячи танков, совместно с 6-й кавдивизией было организовано маршалом Г.И. Куликом и заместителем командующего Западного фронта И.В. Болдиным так хитро, что противник его не заметил. Объяснили сей феномен тем, что дивизии были разбиты вражеской авиацией. Но в наше время выяснилось, что ее было мало, и главные бомбардировочные силы (8-й авиакорпус Рихтгофена) были задействованы для поддержки танковой группы Гота. Но там, где не было «внезапного» нападения, – на румынской и финской границах, войска Красной Армии ровным счетом ничего не показали и точно так же отступали под нажимом далеко не самого сильного противника.
Оставим пока странность ситуации и будем говорить о происшедшем в традиционном ключе.
Качество предвоенной работы можно оценить только в боевой обстановке. Оно слагается из трех
