— У меня нет королевств на продажу.
— Не сомневаюсь. — Филиппа окинула комнатушку насмешливым взглядом. — Если вы столь успешны в своем ремесле, то отчего ваше жилище так убого? В моем доме и стойла обставлены побогаче.
Улыбка Криспина поблекла.
— Если вы не намерены меня нанимать, то незачем понапрасну тратить мое время.
Она пренебрежительно махнула левой рукой. Надменной искоркой сверкнуло золотое кольцо.
—
— О да. В таком случае зачем вы здесь? Без сопровождения.
Женщина повернула голову и взглянула в упор.
— Самой себе я доверяю.
Криспин опустил голову. Про себя он такого сказать не мог. В памяти всплыла недавняя сцена: Филиппа обнаженная в объятиях нетерпеливого любовника, и у него вновь зарделись щеки.
— Довериться кому-то так и так придется, коли хотите получить ту помощь, о которой упоминали. — Он отошел подальше и встал по ту сторону стола. — У меня нет доказательств результатам моих усилий, если не считать честного слова других людей. Я вообще не из тех, кто выпячивает собственные заслуги.
Филиппа в очередной раз неторопливо смерила его взглядом. Она не улыбнулась, хотя ее настороженное отношение несколько помягчело. Если не сказать ослабло. Она прикусила нижнюю губу и отвернулась, уже не разыгрывая из себя гранд-даму. Сейчас Филиппа напоминала просто испуганную девушку.
— В моем Доме спрятано нечто опасное и странное, — произнесла она хрипловатым голосом. — Именно поэтому, как мне представляется, был убит мой муж. Я хочу, чтобы вы нашли эту вещь и избавились от нее.
Криспин нахмурился:
— Почему вы не рассказали об этом шерифу?
Филиппа холодно рассмеялась:
— Тешу себя мыслью, что умею читать характер человека, мастер Криспин. И обладаю знанием людской натуры. Из двух возможных кандидатур я предпочла остановиться на вас.
Криспин тоже разбирался в людях, по крайней мере надеялся на это. И еще умел расшифровывать интонации. Он вновь отметил, что ее говор не вполне соответствовал статусу. Да и витиеватая речь казалась слишком уж нарочитой.
— Нет необходимости разыгрывать мелодраму, — сказал он, пересек комнату и принялся кочергой ворошить угли в очаге.
Огонь вспыхивать отказывался. Тогда поверх углей он положил несколько поленцев и принялся дуть в надежде, что дрова займутся. Впрочем, добившись своего, он продолжил тыкать кочергой в огонь, давая себе время поразмыслить.
Филиппа неспешно приблизилась к очагу, шурша складками пышного платья.
— Вы не понимаете. Даже вообразить себе не можете. Они убили несчастного Николаса. О, и зачем я только согласилась держать это в доме…
Она зябко обхватила себя за плечи, хотя к этому моменту огонь успел разгореться.
Криспин отошел к дальнему окну и захлопнул ставни. Впрочем, не до конца, и ветер теперь посвистывал через небольшую щель.
— «Они»? Кто именно? Ваш любовник?
— У меня нет любовника.
Он покачал головой и сложил руки на груди.
— Вы опять за свое? Что ж, в этой игре я мастер, и вот вам шах и мат. Я видел вас обоих в «Чертополохе». В комнате, что наверху. — Криспин многозначительно вздернул брови. — Я видел, что там происходило. Мне продолжать?
Выражение ее лица не изменилось, разве что стало более надменным.
— Мастер Гест, я выкроила время на посещение вашего… обиталища. И время мое крайне ограничено.
— Вы держите сторону убийцы?
Она отвернулась, и теперь Криспин мог видеть только нежную щеку да косичку, заплетенную кольцом над розовым ухом.
— Я держу сторону моего мужа. Хотя сейчас он в этом не нуждается. — Женщина резко обернулась. — С какой стати было его убивать? В чем тут выгода?
— Ну как же, в этом случае вы бы безраздельно принадлежали своему любовнику.
Филиппа помотала головой:
— Вздор. Он не хотел, чтобы…
Она запнулась и поджала губы. А через пару секунд слегка улыбнулась.
— В таком случае у меня есть другой вопрос, — сказал он, внимательно следя за ее реакцией. — Вы его убили?
Улыбка исчезла.
— Нет!
Криспин сделал шаг к Филиппе. Выражение ее лица не изменилось. Она явно отдавала себе отчет в происходящем и, подобно дикому зверьку, настороженно следила за поведением Криспина. Одно плечо приподнялось, подбородок опустился, Филиппа бросила на него косой взгляд из-под полуприкрытых ресниц. Он ощутил слабый, сладкий аромат цветов бузины[11] и невольно нагнулся еще ближе.
Взгляд Филиппы, казалось, нес с собой приглашение к тайне, которую она пока не хотела раскрывать. Криспин помимо своей воли утонул в блеске этих глаз.
— Я знаю, что могу вам довериться, — хрипло промолвила она.
Неужели эти губы в самом деле не дано целовать другим мужчинам? Криспин попробовал вообразить, какой на вкус может быть ее поцелуй… насколько мягкие ее губы… А действительно: они мягкие и сочные — или же просто влажные и неотзывчивые? Хочется узнать. Хочется попробовать их на вкус, впиться в них зубами, ощутить их прикосновение по всему телу… как опадающие лепестки… Интересно, а она сейчас то же самое чувствует?.. И тут он вздрогнул, вспомнив про ее мужа.
Криспин выкинул из головы подобные мысли и отступил на несколько шагов.
Филиппа сделала глубокий вдох, лицо обрело строгость.
— То, что я собираюсь вам открыть… попросту невероятно. Но вы должны этому поверить. Иначе все теряет смысл, и мне лучше сразу уйти.
— Как я могу что-то обещать, пока не узнаю, в чем дело?
Она не отрываясь смотрела ему в глаза, словно притягивая — и даже встряхивая, заставляя слушать.
— Вы верите в силу святых реликвий?
Криспин потер затылок, смахивая дождевые капли.
— Ну, пару-тройку раз доводилось с ними сталкиваться. — Он кивнул. — Но вот насчет их силы я не уверен.
— Вы обязаны в это уверовать… Когда-нибудь слышали о «верониках»?
— Э-э… выражение «плат Вероники» мне знакомо…
— Да-да, я именно об этом. Только их имеется несколько. Название взято из латыни и греческого — vera icona, — что означает…
— «Истинный образ», — закончил за нее Криспин. — Да, госпожа, мы тоже знаем языки.
Она кивнула.
— Существует один плат Вероники, тот самый, который держал в своих руках наш Спаситель. Женщина по имени Вероника предложила платок Господу, чтобы Он смог отереть пот и кровь с лица в крестном пути на Голгофу, и лик Господень чудесным образом запечатлелся на ткани…[12] А еще есть другая «вероника», Его погребальный саван, который принято именовать плащаницей. Но все дело в том, что были и другие, более ранние «вероники».
— В жизни о них не слыхал.
— Вы не один такой.
— А вам-то откуда все это известно?
— Я, пожалуй, присяду?
Он предложил ей единственное кресло, сам же устроился на краешке топчана.
Филиппа церемонно сложила руки на коленях, причем не торопясь, словно от нее требовалось обязательное соблюдение правил этикета, как и где садиться, как держать руки… Наконец она подняла голову.
— Полгода назад Николас вернулся из долгой поездки на континент. По его возвращении я поняла, что он совершенно переменился. Стал дерганым, пугливым. О, я знаю, что за слухи о нем ходят. Он-де никогда не покидает дом, кроме как ради деловых поездок. Николас всегда настороженно относился к малознакомым людям. Однако здесь было нечто иное. Он сам стал
— Адам Бектон? Кастелян?
— Да. Вы его видели.
Криспин нахмурился:
— Хм-м. Бектон… Прошу вас, продолжайте.
— Вообще-то мне мало, что есть добавить. Николас все же поведал мне про мандилион — именно так он называл эту вещь, и еще он сказал, что держит ее в нашем доме. Так вот, я хочу от нее избавиться.
— Но почему вы ее так боитесь? Вашего мужа попросту обманули. Знаете, поддельных реликвий развелось так много.
Филиппа покачала головой:
— Нет-нет. Это не подделка. И она очень опасна.
— Как так?
— Она… действует на людей.
— Что значит «действует»?
— Я прошу! Пожалуйста, избавьте меня от этой вещи! Я вам заплачу!
Филиппа вскочила на ноги и принялась суетливо рыться в денежном мешочке. Криспин бесстрастно наблюдал, не вмешиваясь, как она высыпает горсть монет на стол — целую горсть! — такого количества денег он уже давно не видел. Филиппа сгребла монеты в ладони и протянула руки в сторону Криспина как подношение.
— Возьмите! И с меня спадет это проклятие!
Криспин упорно отмалчивался, и тогда на лице женщины отразился гнев.
— Вам нужны деньги, и я их вам предлагаю. Так берите же! И сделайте то, о чем я вас просила. Или вы так богаты, что можете позволить себе отказать вдове Уолкота?
Слова разбередили незаживающую рану, от которой вечно страдала гордость Криспина. Он прыгнул вперед, схватил Филиппу за руку, и монеты звонко просыпались на стол, покатились по полу. Он лишь сильнее сжал пальцы.
— Я работаю только на себя. И делаю то, что мне нравится — и когда нравится. Не собираюсь быть на побегушках у лживой развратной дамочки, которая норовит забить мне голову соломой и вздором насчет каких-то там
