шпагу. — Он пытался сопротивляться. Пришлось заставить силой.

Фыркнув в усы, герцог сунул клинок в ножны. Затем молча обошел перевернутое кресло кругом и встал за ним, как за баррикадой.

— Сударыня, вы поступили неблагоразумно, — наконец мягко сказал он. — Вы не видите серьезности текущей обета…

— Я вижу, когда старый друг брошен в беде. И я вижу, когда за таким отношением кроется политика. Но я также знаю, что наш друг Криспин не стал бы добиваться аудиенции, если бы у него не было на то серьезных оснований. — Она наклонила голову в сторону Криспина, и золотая плетеная сетка в ее волосах сверкнула искрами. — Ведь я не ошиблась, это в самом деле важно? — вопросительно прошептала она. — Не превращайте меня в лгунью.

— Ни в коем случае, моя госпожа, — поклонился он и с надеждой взглянул на Ланкастера. — Это действительно так.

Герцог на пару секунд прикрыл глаза. Затем тяжелые веки медленно поднялись, и он вздохнул. Посмотрел вниз, поставил кресло на ножки и утомленно сел.

— Вы не могли бы оставить нас наедине? — обратился он к супруге.

Костанца сделала реверанс, чуть коснулась руки Криспина и вышла из кабинета.

Криспин остался стоять, поджидая, пока не заговорит Ланкастер. В присутствии герцога даже ревущее пламя в камине казалось не столь яростным, а половицы словно затаили дыхание, не решаясь скрипнуть и привлечь его тяжелый взгляд.

Наступило одно из самых продолжительных молчаний в жизни Криспина. Наконец Ланкастер откашлялся, неторопливо захлопнул книги и отложил в сторону гусиное перо.

— Когда король спросит меня, зачем вы сюда пришли, — сказал он, подняв лицо, — я должен буду дать ему весомый ответ. Ибо он спросит обязательно, а посему мне придется доказывать, что никаких новых заговоров не затевается.

Криспин уставился на сбитые мыски своих башмаков.

— У меня не было иного выхода…

— Безрассудство, Криспин. Вот что вас губит. Вы до сих пор не можете взять это в толк.

— Ваша светлость…

— Что, очередное из ваших пресловутых расследований? Я решительно не понимаю, почему вы не хотите все оставить в руках закона.

— Потому что закон часто ошибается по причине своей вопиющей некомпетентности.

Судя по выражению лица Ланкастера, герцог придерживался несколько иных воззрений. Он поднялся и неторопливо приблизился к Криспину, на ходу разглядывая его ветхую одежду, заплаты и неумелые стежки на чулках.

Ресницы помаргивающих глаз герцога словно стегали Криспина кнутом, каждое хмыканье отдавалось болью. Появиться перед своим сюзереном в сущих обносках… Щеки Криспина пылали.

Наконец Ланкастер остановился и взглянул Криспину в глаза.

— Я полагал, что уже сделал для вас все возможное, что в моих силах. Вам не достаточно, что вы обязаны мне жизнью?

Слова обожгли, как пощечина.

— Я безмерно благодарен… но вскрылись обстоятельства, на которые только вы способны пролить свет… Никто, кроме вас, не решается иметь со мной никакого дела… И я надеялся, что ваша храбрость… позволит вам выслушать меня.

Ланкастер ударил ладонью по рукояти шпаги.

— Как вы смеете?!

Криспин посмотрел на клинок и медленно поднял глаза.

— Разве можно вообразить для меня нечто худшее?

Брови герцога поднялись идеальными черными арками. Нижняя губа слегка выпятилась.

— Пожалуй, я бы мог придумать парочку-другую идей, — негромко ответил он тоном, от которого повеяло жутью.

У Криспина кровь застыла в жилах, но он не отступил:

— Я бы никогда не пришел сюда, если бы не угроза благополучию Англии.

Рука Ланкастера соскользнула с рукояти.

— Вот как… — Он фыркнул. — Получается, теперь вами движет лояльность?

— Я родился и воспитывался в Лондоне, ваша светлость. Во мне столько же Англии, сколько и в самом короле.

Ланкастер издал ворчливый смешок:

— Его величеству вряд ли понравилось бы услышать такое.

Он еще несколько мгновений мрачно разглядывал Криспина, затем подошел к серванту, где налил себе вина из серебряной фляги, ничего не предложив собеседнику. Не поворачиваясь лицом к Криспину, герцог осушил кубок.

За неимением лучшего дела тот стоял и смотрел на широкие плечи Ланкастера. В стенах собственного дома он не носил доспехов, хотя Криспин, пожалуй, более привык видеть на нем вороненый панцирь, который герцог так любил. Сегодня, впрочем, на нем был бархатный упелянд, чьи рукава свисали ниже отороченного мехом подола, едва касаясь половиц. С лицевой стороны его украшали гербы Гонта и Кастилии. Будучи лишь на десять лет старше Криспина, герцог тем не менее выглядел гораздо более героическим и заматерелым. Этот человек мог претендовать на трон Кастилии и Леона. Он не боялся никого в Европе, и хотя предупреждал Криспина о злопамятности короля, сам же Ричарда, по-видимому, тоже не страшился.

— Что же так грозит благополучию Англии, — спросил Ланкастер, по-прежнему стоя спиной к Криспину, — что лишь Следопыт способен вызволить страну из беды?

Криспин и не догадывался, что Ланкастеру ведом его новый «титул». В устах герцога он прозвучал обидно.

— Мне стала известна мошенническая уловка, по которой наши враги расхищают английские экспортные пошлины.

Ланкастер резко обернулся и уставился на него с открытым ртом.

Криспин слегка вздернул уголок рта:

— Разве это настолько важно, что касается даже вас?

— Кто? Кто разворовывает деньги короля?!

— У меня есть основания полагать, что это герцог Миланский, Бернабо Висконти.

Ланкастер отставил кубок и, ухватив Криспина за руку, повлек его к двум креслам, стоявшим возле камина, и заставил Криспина сесть. Устроившись напротив, он потребовал:

— Расскажите все, что знаете.

У Криспина ностальгически кольнуло в сердце. Как это похоже на оны времена…

— Очень многое еще под знаком вопроса. Известно лишь, что некий итальянский синдикат организовал заговор на территории Англии. Я подозреваю, что они подкармливают кого-то из членов гильдии, который с большой выдумкой занимается учетом налогов в грузовых портах.

— Имеются доказательства?

Криспин подался вперед и уперся кулаком о колено.

— Увы, нет. Счетные книги были похищены у меня из дому. Кроме того, произошло убийство человека, который, как мне кажется, докопался до правды.

— Убийство? Чье?

— Одного торговца тканями. Богатый человек. Его звали Николас Уолкот. Подозреваю, что деньги расхищались с той целью, чтобы помешать королю Ричарду собирать средства на военные расходы. Нет ли у него планов двинуться на Францию в скором времени?

Ланкастер откинулся на спинку кресла и задумчиво взялся за нижнюю губу.

— Да. То есть… он собирался. Однако парламент сообщил ему, что на такое предприятие не хватает средств. Теперь я знаю почему.

— Но зачем Виеконти вмешиваться в нашу войну с Францией? Какая ему от этого выгода?

Ланкастер погрузился в длительное молчание, затем его рука вяло свесилась через подлокотник кресла.

— Вы помните Джеффри Чосера?

При упоминании этого имени теплая волна воспоминаний объяла Криспина.

— Конечно, помню. Мы были закадычными друзьями, но вот уже несколько лет, как я его не видел.

В груди вновь заныло от ностальгической боли. Разумеется, ему нельзя было встречаться со своими бывшими приятелями, дабы не навлечь на них бурю королевской мести. Криспин не имел права подвергать Джеффри такому риску.

Он сглотнул ком в горле:

— Время от времени до меня доносятся слухи о нем.

— Да. Как вам известно, я его покровитель. Впрочем, он также является таможенным инспектором… а иногда собирает секретные сведения на благо короны.

— Джеффри?!

— Вы помните то время, когда я послал вас ко двору Висконти?

— Да. И до сих пор мучаюсь при мысли о собственной глупости.

— Не вы один. Висконти любит делать дураков из королевских эмиссаров. Чосер был в Милане несколько лет назад, да и не так давно тоже.

— Вы могли бы рассказать, что ему удалось там обнаружить?

— Только то, что ваши опасения верны. Висконти уже несколько месяцев, — а может быть, и дольше — ведет переговоры с Францией. Мы полагаем, что он намерен воспрепятствовать нашему вторжению, а в обмен за это получит власть над Кале и торговыми путями во Фландрию.

— Он хочет контролировать рынок шерсти…

— Да. И если это у него получится, то Англия окажется банкротом.

Глаза Криспина ни на секунду не отрывались от лица Ланкастера.

— Не может быть…

— И тем не менее. Если Висконти получит власть над основными европейскими портами, то тем самым сможет контролировать сбыт наших товаров. Такого допустить мы не вправе. Кстати, сейчас в Италии действуют кое-какие мои люди. — Герцог раздраженно взглянул вверх. — Ох уж этот мой дед со своими итальянскими банкирами! Если бы Эдуард Длинноногий[20] в свое время не вступил в сношения с этими итальянскими евреями…

— И все же именно ваш дед ввел таможенные пошлины на шерсть. Почти сто лет успешного налогообложения.

— Как хотите, но всем этим иностранцам я не верю. А вот теперь они препятствуют продаже наших товаров, учиняют пиратские набеги да еще воруют наши же налоги.

— Пожалуй, не во всех бедах можно винить одних лишь итальянцев. Парламент заморозил заработки, но ничем не ограничил рост цен. Уот Тайлер…

— Спалил мой дом! — Ланкастер съехал на самый краешек сиденья. — Вы и сейчас общаетесь с