Криспин приосанился. У мужчины были вытянутое лицо, заостренный подбородок и маленькие глаза. Длинная мантия оторочена мехом. С пояса свисала внушительная связка ключей, чей перезвон напоминал о важности его функций. На груди посверкивала эмблема дома Гонтов.
Криспину дворецкий был незнаком, но, если судить по мрачному выражению лица мужчины, тот определенно знал, кто такой Криспин.
Не мешкая, дворецкий подошел вплотную, взял было Криспина за локоть, но тот, не любивший фамильярного обращения, резко стряхнул руку.
— Мастер Гест, — сказал дворецкий, потирая запястье, нывшее после жестких пальцев Криспина. — Если вы пришли за милостыней, то вам лучше пройти к поварской.
У Криспина вспыхнули щеки:
— Мне милостыня ни к чему! Я принес важные сведения для его светлости!
— Его светлость не желает принимать от вас какие- либо послания, мастер Гест. — Мужчина обвел двор ветревоженным взглядом. — И это вам безусловно известно. Прошу вас удалиться. Для таких, как вы, его светлости герцога нет дома.
Лицо Криспина застыло:
— Он сам так сказал?
— О да. Окажите любезность — больше никогда здесь не появляйтесь. Вы же не хотите бросить тень на моего господина своим присутствием?
Криспин скрипнул зубами, да так, что они едва не хрустнули. Затем открыл рот — но не знал, что сказать.
— Прошу вас, мастер Гест, — негромко добавил мужчина. — Здесь повсюду королевские шпионы. Если они сообщат, что вы здесь появлялись…
— Можете не продолжать.
Криспин посмотрел на оживленный двор. Тут и там виднелись лондонские жители, шедшие по своим делам. Люди кутались в плащи, прячась от посвистывавшего ветра, но холод непогоды ни в какое сравнение не шел с ледяной иглой, пронзившей его сердце.
Обернувшись к дворецкому, он отвесил церемонный поклон и заметил тень жалости и сочувствия, на краткий миг мелькнувшую у того на лице.
Под тяжелыми шагами Криспина захрустел щебень, которым была засыпана площадь. Наконец он достиг поля для турниров и покинул дворцовые пределы.
На отказ следовало рассчитывать с самого начала. Пожалуй, Криспин был к этому готов, однако душевная боль не становилась слабее. Он него словно отказался родной отец.
Криспин миновал арку, вышел на широкую улицу, свернул направо и углубился в тени, отбрасываемые просторными особняками в окружении садов. На расстоянии полета стрелы протекала Темза, делившая город пополам. Добравшись до набережной, Криспин облокотился на парапет, глядя в бурую воду. Не далее как пару дней назад эта река его едва не поглотила, а те люди, что хотели его смерти, сейчас предлагали чуть ли не королевский выкуп за мандилион. Но даже если бы у Криспина и были такие невероятные деньги, они не купили бы ему аудиенцию с Ланкастером. Этот путь для него закрыт. О, как он ненавидел свое нынешнее положение, невозможность вернуться на место, принадлежавшее ему по праву!
Ногти до боли впились в каменную стенку. Неужели Ланкастер не понял, что Криспин поступил так для
— Измена есть измена, — пробормотал он.
Хнычь, изливай горести сколько угодно: Темзе все равно, она так и будет нести свои воды, петляя по Лондону, разделяя его на две части — для тех, кто почище, и для тех, кто принадлежит к городскому дну. Вот почему Криспин упорно держался за северную половину. Нет, Саутуорк его не заполучит. Не для Криспина безграмотный лепет Джека и ему подобных вроде Филиппы Уолкот.
И все же он до сих пор пребывал между двумя мирами. Как вот эта река. Между богатыми и низкородными, не принадлежа ни тем ни другим. Он тоже продолжит свой путь.
Криспин отколупнул камешек из кладки, швырнул его в воду. Всплеск и круги, а больше — ни следа. Криспин ударил кулаком по стене.
— Чтоб этому королю в аду гореть! — прошипел он.
— О! Уж не Криспина ли я вижу? Криспин Гест?!
Он вздрогнул, вихрем обернулся. Этот женский голос с тягучим испанским акцентом спутать было невозможно.
Из окошка кареты на него взирала Костанца Кастильская.
— Ваша светлость, — сказал он, сгибаясь в низком поклоне.
Служанка подняла шторку окна возле своей госпожи. Герцогиня облокотилась на оббитую дверцу и чуть подалась в сторону Криспина.
— Давно я вас не видела.
Улыбка супруги Ланкастера была мягкой, дав Криспину все те сочувствие и доброжелательность, в которых он столь нуждался.
— Но вы по-прежнему восхитительны, моя госпожа.
Она рассмеялась:
— Вы совсем не изменились, все такой же бессовестный дамский угодник. Должна признаться, впрочем, что я скучала по вашей лести.
Тут она прикусила губу, и на них спустилось неловкое молчание. Наконец герцогиня взмахнула рукой:
— Так вот вы где. Отчего же не заглядываете к нам во дворец, о наш блудный сын?
Криспин невольно бросил взгляд вдоль длинного проспекта, что протянулся до негостеприимных ворот.
— Пожалуй, это было бы неудобно. Ведь король…
Гневным жестом она отмела в сторону любые упоминания о монархе. Криспин знал, что герцогиня ничуть не боялась юного короля Англии — раз уж ее отец правил Кастилией, а супруг возглавлял королевский совет.
— Думаю, мой муж и господин будет рад вас видеть.
— Сударыня, боюсь, его светлость не разделяет вашего мнения.
— В таком случае почему вы здесь?
Он так и не сумел солгать.
— Я… надеялся поговорить с ним. Хотя мне бы лучше…
— Вздор. Вы поедете со мной. Льюис, помогите молодому человеку.
Кучер пристально взглянул на Криспина, и тот решил даже отступить на пару шагов.
— О, моя госпожа, нет-нет. Герцог уже отказал мне в аудиенции.
— Вы смеете не подчиняться моему приказу, мастер Гест? Я сказала, садитесь!
Криспин испытывал одновременно благодарность и опасение, что ее ошибочно адресованная лояльность для них обоих обернется неприятностями. Конечно, он не мог ослушаться, тем более на глазах слуг.
Льюис опустил кучерскую дверку, которая выполняла также роль подножки, Криспин пригнулся, залезая в карету, и сел напротив герцогини на подбитую подушками скамью.
— Будем надеяться, Джон сегодня в добром расположении духа, — присовокупила Костанца.
Криспин тоже на это искренне надеялся; он откинулся на спинку и попытался расслабиться. Изрядно покачиваясь, карета покатила по ухабистой дороге. От тряски не спасала даже мягкая обивка сидений.
Служанка изо всех сил делала вид, что не замечает Криспина. Он тоже не знал, куда смотреть, и потому просто повернул голову к окошку, вцепившись при этом в скамейку, чтобы не вылететь при очередной, особо глубокой колдобине.
Наконец карета миновала ворота и остановилась возле портика парадного входа. Дверь особняка Ланкастеров распахнулась, наружу выскочил дворецкий, желая засвидетельствовать почтение своей госпоже. Герцогиня вышла первой, и мужчина низко поклонился.
Затем из кареты сошел Криспин, и лицо дворецкого побелело.
— Су… сударыня… — пролепетал он, но Костанца лишь вскинула подбородок.
— Где мой супруг?
— Его светлость пребывает в апартаментах, миледи. В кабинете, но…
— Очень хорошо. Криспин, пойдемте.
Тот оглянулся на ошеломленного дворецкого. Говорить было не о чем, поэтому он лишь пожал плечами и проследовал за герцогиней внутрь особняка. Знакомые коридоры и залы ввергли его в состояние, близкое к комфорту и панике одновременно. Да, это был его дом, но он не имел права здесь появляться.
Тени перемежались факелами, путь был неблизкий: сначала через внушительный парадный зал, затем по закрытой галерее к домашней часовне, а оттуда по коридору, который через несколько поворотов привел их к герцогским апартаментам, где царило благословенное тепло. Криспин прекрасно помнил этот кабинет, его резные дубовые балки и обшитый деревом потолок, тяжелые гобелены, резные колонны, витиевато украшенные шкафы и удобные кресла. Камин был в рост человека, а ширина его такова, что туда свободно могли бы зайти пять мужчин плечом к плечу. Кладка из резного камня была украшена парой гербовых щитов, принадлежавших дому Гонтов и Кастилии. В очаге золотым пламенем горел цельный сосновый ствол, распространяя аромат смолы и пряного пепла. Напольный канделябр в форме короны, чьи зубцы на деле являлись восковыми свечами, возвышался посреди кабинета, а неподалеку от камина, в тронном кресле перед письменным столом, сидел сам герцог, занятый бумагами. В руке он держал вскинутое гусиное перо — как кинжал.
Он поднял глаза и улыбнулся при виде супруги. Едва за ее спиной возник Криспин, как вся радость в лице Ланкастера потухла.
Герцог вскочил с такой поспешностью, что опрокинул тяжелое кресло.
— Разрази меня гром!
Криспин поклонился и беспомощно развел руки в стороны.
— Простите меня, ваша светлость, но…
Ланкастер выхватил шпагу и в несколько прыжков пересек комнату.
— Клянусь Богом, никто не смеет ослушаться моих приказаний!
Криспин не шевельнулся. Либо его сейчас проткнут, либо нет. Устраивало и то и другое.
— Милорд супруг! Такова ваша любезность в отношении моих гостей?
Ланкастер на миг потерял дар речи, затем свирепый оскал спрятался под черной бородой и усами. Шпага опустилась, а вместе с ней и плечи.
— Это ваших рук дело, — горько промолвил он. — Вы его сюда привели.
— Надо отдать ему должное, — ответила Костанца и ласково коснулась запястья руки, в которой Ланкастер сжимал
