— Собирайтесь давайте, поедете к моей матери.

Я ни за что не возьму их к себе. Хуй вам. Я думаю, мать их оставит, она же все понимает, видит, в какой они щас опасности.

— Что… что случилось? — лепечет Джун.

— Ты, ты грязная ебучая шлюха, заткни пасть, нах. — Я просто предупреждаю ее. — А то как бы чего не вышло. Я за себя уже не отвечаю, я даже не знаю, что я с тобой сделаю, если вякнешь хоть слово!

Она меня знает достаточно хорошо и понимает, я ни хуя не шучу, и глаза у нее раскрываются на всю ширь, а лицо становится еще, блядь, белее, чем обычно. Глаза бы мои ее не видели, просто развалина, страшная, как смертный грех, и как это я раньше не замечал? Мне интересно, сколько она уже на наркоте сидит. Мальцы уже оделись и спрашивают:

— А куда мы идем, пап?

— К бабушке. Она хоть знает, как надо детей воспитывать. — Я смотрю на нее. — И она не проводит время под кайфом с другими наркошами.

— Что ты такое несешь?! Ты о чем?! — У этой суки еще хватает наглости изображать возмущение.

— Так ты еще и отпираешься? Ты что, отпираешься, что Урод, блядь, Мерфи был здесь на прошлой неделе?

— Ну да… но ниче не было, и по-любому, — продолжает она, глаза блестят безумным огнем, — это тя не касаецца, че я вааще делаю.

— Что ты тут, нах, колешься рядом с моими детьми? Не мое, блядь, дело? — Я поворачиваюсь к ним: — Вы двое, марш из квартиры. Нам с мамой надо поговорить. С глазу на глаз. Идите на лестницу и ждите меня! Давайте быстренько, брысь отсюда!

— Колюсь… да… но… — Она сдалась. — Мне просто трудно одной, без помощи…

Когда пацанята выметаются, я поворачиваюсь к ней.

— Я те щас покажу колоться! ЩА Я ТЕБЕ ТАК ВКОЛЮ, БЛЯДЬ! — И с разворота даю ей в рыло, кровища хлещет у нее из носа. Я хватаю ее за волосы, и они такие грязные и засаленные, что мне приходится наматывать их на руку, чтобы нормально ухватиться. Она визжит, когда я вставляю затычку, выкручиваю оба крана на полную и наполняю раковину. Когда она наполняется, я сую туда ее голову. — А ВОДИЧКИ ПОПИТЬ НЕ ХОЧЕШЬ, ТЫ, СУКА! ДА И БОШКУ ТВОЮ САЛЬНУЮ ПОРА ВЫМЫТЬ!

Я вытягиваю ее голову наверх, и вода вместе с кровью ручьями течет у нее из носа, а она бьется, как рыба, пойманная на леску. Я слышу голос — это мелкий Майкл стоит в дверях и спрашивает у меня:

— Что ты делаешь с мамой, пап?

— Убирайся обратно на лестницу, бля! Я просто ее умываю, у нее кровь из носа пошла! Пошел! Я кому говорю?!

Пацан выметается, и я снова макаю ее головой в раковину.

— Я ТЕ ЩАС ПОКАЖУ КОЛОТЬСЯ, ТЫ, БЛЯДЬ, ШЛЮХА НЕМЫТАЯ, Я ТЕ ЩАС ПОКАЖУ ТАКОЙ КРЭК, ВСТАВИТ ТАК, ЧТО ПОТОМ ЕЩЕ ДОЛГО НЕ ОКЛЕМАЕШЬСЯ!

Я снова вытаскиваю ее голову наверх, но эта шлюха-психопатка хватает из сушилки маленький ножик для овощей и тычет им в меня! Ножик втыкается мне прямо в ребра. Блядь. Я отпускаю ее, и она швыряет в меня тарелкой, которая разбивается о мою голову. Я опять бью ее, и она налетает на стол и начинает, блядь, визжать, а я вытаскиваю ножик из своих ребер. Кровь просто везде. Я пинаю ее, и оставляю лежать на полу, и выхожу к детям, но когда мы уже на лестничной площадке, там стоит старая сука из квартиры напротив, прямо в дверях, и обнимает моих пацанов.

— Пошли, ребята, — говорю я им, но они продолжают стоять, тупо таращатся на меня, так что я хватаю Майкла за руку, потому что мне некогда с ними валандаться, а потом эта блядская Джун все-таки встала на ноги, и выходит из квартиры, и вопит на меня, и кричит этой старой суке:

— ВЫЗОВИТЕ ПОЛИЦИЮ! ОН ХОЧЕТ ДЕТЕЙ УВЕСТИ!

— Мам! — хнычет этот мелкий трусишка Майкл, уж лучше бы Шон ему голову, на хуй, отрезал, может, он ваще не от меня, эдакий мелкий пизденыш, и я слегка поддаю ему тыльной стороной руки, а она хватает его за руку на ступеньках, и похоже, что мы перетягиваем мальца, как канат. Он вопит, и я отпускаю его, и они оба падают на ступеньки. Старая корова опять орет благим матом, и два полицейских поднимаются прямо к нам, и один из них спрашивает:

— Что здесь происходит?

— Ниче. Занимайтесь своими делами, — говорю я.

— Он пытается забрать моих детей! — визжит она.

— Это правда? — спрашивает у меня старший коп.

— Это мои дети, блядь! — отвечаю. Старая корова на лестнице говорит:

— Он ударил девушку, я видела! И вот этого маленького, маленького тоже! — Она оборачивается ко мне и продолжает: — Он плохой человек, прогнил до самой сердцевины!

— Заткнись, сука старая! Уебать тебя мало! Старший коп говорит:

— Сэр, если вы сейчас же не выйдете на улицу, я вас арестую за нарушение общественного порядка. Если эта леди станет настаивать на обвинениях, у вас могут возникнуть проблемы, и очень серьезные!

В общем, я ухожу, потому что совсем не хочу загреметь в тюрягу из-за этой суки. А эти мудаки полицейские, блядь, смотрят на меня, как будто я маньяк-педофил какой. Конечно, зря я ударил Майкла, но это она виновата, она меня довела. Ну ладно, я пойду в эту гребаную Социальную службу, и все узнают, что это она, она, эта ебучая грязная шлюха, принимает наркотики прямо рядом с моими детьми…

Если им так уж охота кого-нить арестовать, так пусть арестуют того уебка из «Один дома-2». Я знаю, что он сам был еще пацаном, когда снимался в этих фильмах, но я не знаю, как у него получается жить сейчас в мире с собой.

Прихожу к Саймону на квартиру. У него беспорядок, но это меня не волнует. Я бросаюсь на Саймона прямо в прихожей, обнимаю его крепко-крепко и тянусь губами к его губам. Он напряжен, сдержан.

— Гм… у нас гости, — говорит он.

Мы проходим в гостиную. На кожаной софе сидит молодой парень, которого я вроде как видела у Саймона в пабе. Один из этих смутных, неясных и пресных сущностей, которых замечаешь только уголком глаза. Сейчас он выглядит как самый обычный молодой парень: хулиганистый, вонючий, прыщавый, нервный. Я улыбаюсь ему и замечаю, что лицо у него становится пунцовым, глаза слезятся, и он отводит взгляд в сторону.

Я смотрю на него и гадаю, что здесь происходит. Саймон молчит, ничего не говорит. Потом раздается стук в дверь, и я иду открывать — это пришли Мел и Терри. Она целует меня, проходит внутрь и обнимает Саймона, потом садится рядом с парнем.

— Все путем, Кертис, дружок?

— Д-д-да, — говорит он.

Терри все еще какой-то подавленный. Он садится на стул в углу.

— Это Кертис, — говорит мне Саймон. — Он будет с нами работать. В качестве актера. — Пока парень пытается выжать из себя слабую ответную улыбку, я думаю, уж не шутка ли это. Потом Саймон переводит взгляд с Мел на меня и говорит: — я хочу, чтобы вы, девушки, сформировали из этого малообещающего материала самого рьяного и горячего жеребца из Лейта. Ну, второго по рьяности и горячности, — говорит он с усмешкой, хвастливо-скромно кланяясь.

— У него и вправду большой, — хихикает Мел, — если ты понимаешь, о чем я.

— Покажи ей, Керт, не стесняйся, — говорит Саймон по пути на кухню.

Глаза у Кертиса так и слезятся, а его лицо стало уже малиновым.

— Давай, ты ж мне вчера показал, — усмехается Мел.

Я мельком гляжу на нее, а он нервно расстегивает ремень, а потом и молнию. А дальше… дальше он начинает вытаскивать его из трусов, а он все не кончается и не кончается. Даже в расслабленном состоянии он был больше фута длиной, свисал вниз, доставая почти до колен. У меня просто челюсть отвисла. И что еще более важно, толщина… Раньше я никогда не думала, что размер — это важно, но… Так что парня приняли в команду вообще без вопросов. Четырнадцать дюймов — кому же такое не подойдет, в смысле, порно снимать? Девственник (до вчерашнего вечера, пока Мелани не приложила к нему свои ручки,