уже не предательство, это уже не месть — это хуже. А он весь такой из себя довольный. Наверное, опять накачался коксом. Али толкает меня в бок, но я почти и не слышу, что она говорит, потому что прислушиваюсь к тому, что Псих шепчет на ухо Диане.

— Знаешь, Никки очень хорошо о тебе отзывалась.

— Я тоже к ней хорошо отношусь, — терпеливо говорит Диана, — и к ней, и к Лорен.

— А вот Лорен, если выражаться в манере рэперов, сучка с кучей проблем, — хихикает Псих, а потом говорит: — Хочешь повеселиться, Ди? Я отсыплю вам порошка, и вы с Али можете уединиться в сортире…

— Нет, спасибо, — спокойно говорит Диана. Ей не нравится Псих. И это просто замечательно, он ей не нравится! Похоже, его убойное обаяние начинает слегка притухать. Да и вообще он какой-то потасканный. Лицо стало более одутловатым, блеск в глазах почти не заметен, движения какие-то нервные, дерганые… возраст?., кокс?

— Ну ладно, — ухмыляется Саймон и примирительно поднимает руки.

Я действительно очень рад, что его игры никак не действуют на Диану, и теперь я могу уделить больше внимания Али. Хотя это непросто, потому что я слышу, как этот мудак говорит:

— Я думаю, что нельзя сравнивать этого жалкого неудачника Бернса с великими шотландскими поэтами современности.

Диана качает головой, она спокойна, но тем не менее отвечает на его провокацию:

— Бред какой-то. Что еще за великие поэты современности? Назови мне хоть одного, кто был бы лучше Бернса.

Псих яростно трясет головой и машет рукой.

— Я итальянец, я предпочитаю думать по-женски, то есть на уровне эмоций, а не вдаваться в сравнительные характеристики, которые так любят все те, кто родом из Северной Европы. Я не могу вспомнить имен, да и не хочу вспоминать, но я прочел книгу современной шотландской поэзии, и все, что там было, куда круче того, что писал Берне.

Судя по тому, как он громко кричит и поглядывает на меня, он хочет вовлечь и меня в этот спор, но я пытаюсь сосредоточиться на разговоре с Али, а она, со своей стороны, пытается сделать то же самое.

— Ты замечательно выглядишь, Марк, я никогда тебя таким не видела, — говорит она.

— Спасибо, — я пожимаю ей руку, — ты тоже выглядишь великолепно. Как мальчик?

— Какой из? С Энди все в порядке. А второго я только что бросила. — Она печально качает головой.

— Он ведь не начал снова ширяться? — спрашиваю я, и мне становится несколько неуютно. Когда мы с ним пили, все вроде бы было в порядке, он был какой-то потерянный, но не удолбанный, это точно. Бедняга Урод. Я никогда не встречал человека лучше — никого, кто был бы таким же ранимым и при этом таким же добрым. Но он слишком долго торчал, и теперь мне уже сложно добраться до его сути, ее практически не видно за всей той наркотой, которой он себя травил. Благие намерения по-прежнему остаются при нем, и именно ими и будет вымощена его личная дорога в Ад. Он представляет собой ту форму жизни, которую полностью уничтожил новый порядок, но при этом он все-таки остается человеком. Сигареты, алкоголь, героин, кокаин, спид, нищета и промывка мозгов со стороны СМИ: оружие массового уничтожения, которое капитализм использует куда эффективнее всего того, что изобрели нацисты, — и Урод против них просто бессилен.

— Не знаю, и, кажется, мне уже все равно, — говорит она, но уверенности в голосе я не слышу.

Вот она, основная проблема, возникающая при общении с этим больным удолбанным щенком: ты заботишься о нем, а он наебывает тебя, раз за разом. Возможно, он причинил людям куда больше вреда, чем Бегби, Второй Приз и вообще все мы, вместе взятые. И даже с учетом того, что я не общался с ним уже черт-те сколько времени, я знаю, что все осталось, как было, что он никогда не изменится. Но Али не все равно, именно поэтому она сидит и сжимает мою руку в ладонях, и я вижу морщинки вокруг ее карих глаз, хотя в них все еще горит огонь, и она по-прежнему очень красивая, да, Али выглядит потрясающе, и для Мерфи этого должно быть достаточно. Даже слишком.

— Поговори с ним, Марк. Ты же был его лучшим другом. Он всегда только о тебе и говорил… Марк это, Марк то…

— Это все потому, что меня не было рядом, Али. Это он не обо мне говорил, а о своем представлении обо мне. Я был для него как спасительная фантазия. Уж я его знаю.

Она даже не пытается спорить, и это настораживает. Тетерь я чувствую себя виноватым, потому что я поливаю его грязью, вместо того чтобы защищать.

— Теперь все еще хуже, Марк. Я не думаю, что он ширяется, вот что самое печальное. Он просто ходит убитый, и самомнение у него ниже плинтуса.

— Если то, что рядом с ним была такая женщина, не подняло его самомнения, значит, он просто идиот, — говорю я, чувствуя, что надо как-то разрядить обстановку.

— Вот именно! — говорит Псих, вклиниваясь в разговор, и поворачивается к Али. — Я рад, что вы с ним разбежались.

Потом он вдруг срывается с места и несется к музыкальному автомату. К моему ужасу, он ставит песню «Элисон» Элвиса Костелло и смотрит при этом прямо на Али. Это так отвратительно, и мы с Дианой не знаем, что делать.

Он идет к стойке и заказывает всем по бренди, а мы смотрим друг на друга, думая, как бы отсюда смыться. Потом он направляется в туалет и машет мне, мол, ты тоже иди, и я по инерции иду за ним. Там он достает кокс и начинает делать дороги. Я говорю ему:

— Сбавь обороты, приятель, ты смущаешь Али.

Он как будто меня и не слышит и втягивает в себя кокс.

— Я итальянец. Страстная натура. И если эти ублюдки, эти неблагодарные сволочи этого не понимают, они могут пить в каком-нибудь другом пабе, благо в Лейте их до хера. Мы с ней… — он втягивает дорогу другой ноздрей, — вот, блядь… да мы с ней… ух! Понимаешь, это судьба. Давай, Рентой, давай, урод ты голландский, перестань ковыряться со своей ширинкой и нюхай уже.

Я, не задумываясь, занюхиваю по дороге на каждую ноздрю. Это, бля, не дороги, это автобаны какие- то, и я чувствую, как сердце бешено бьется в груди. И чего на меня накатило?

— …потому что ей нужен хороший хуй. Точно. Спорим, я с ней пересплю. На что спорим? Еще пару стаканчиков, и она сама будет просить, чтобы я ее выебал… вот увидишь. Смотри, как действуют профессионалы, Рент… ты ведь так ее и не выебал, правда? Так что смотри…

Кокаин превращает людей в ухудшенный вариант их же самих в восемнадцать лет. Я пытаюсь собрать себя в кучку — сделать так, чтобы наркотик не превратил и меня в этот самый ухудшенный вариант.

Он идет к бару, а я возвращаюсь за столик. А когда он подходит с бренди и пивом, меня прошибает пот. Бля, я вижу ужас в глазах Дианы и Али, когда он садится рядом.

— Не хочу показаться излишне сентиментальным, — проникновенно говорит он и подмигивает Али. — Но вы с Уродом не подходите друг другу, Али. Ты должна быть со мной, это было понятно еще тогда, — говорит он, вручая нам всем стаканы.

Али явно злится, но все же пытается держать себя в руках:

— Ага, значит, пытаешься и меня втянуть в свои игры?

— Разве я когда-нибудь что-то такое пытался, Али? Я всегда относился к тебе, как к настоящей леди, — ухмыляется Псих.

Диана толкает меня локтем в бок:

— Ты нюхал кокс?

— Так, чуть-чуть, чтобы он не бесился, — шепчу я, запинаясь, сквозь сжатые зубы.

— Вот я и вижу, как он не бесится, — язвительно замечает она.

А Псих продолжает обхаживать Али, скроив при этом ангельскую мордашку.

— Разве не так? А?

— Так, но только потому, что при всяком другом раскладе я послала бы тебя на хуй, — говорит Али, поднимая свой стакан.

В ответ на это он деланно улыбается и говорит:

— Я так и думал, что ты никогда не простишь мне того, что эта Лесли от меня залетела.