И разговоры, разговоры!.. Сочувственные взгляды. А, вы и есть… ну, писатель, да?.. «Запах вечности», конечно! Сильная штучка. И как это вам в голову пришло его… того… самого…
Постепенно все утихло. Вот только писать он больше не мог, и вопрос «Вы кто?», который ему задавали везде, приводил его в ужас. Змеи тотчас оживали. Оживали, наливались силой, начинали терзать.
Он много лет сидел без работы – был уверен, что его нигде не возьмут. Кому нужен… вор? Нечистоплотный и не слишком удачливый?
Однажды какой-то юнец, должно быть, поклонник романа, догнал его на улице и плюнул ему на ботинки – выразил свое отношение к презренному жулику, ворующему чужие книги!..
После этого Алекс несколько месяцев выходил из дому, натянув шапку почти до глаз, – боялся, что еще кто-нибудь его узнает и плюнет.
Ветер приналег, и Алекс закрыл глаза.
– Я видела вас в Париже, – заговорила Маня Поливанова очень сердито. – Я просто шаталась по книжной ярмарке, а у вас была пресс-конференция. Вы сидели за столом, совершенно один, и было море журналистов, и микрофоны, и камеры. Вы говорили по-французски. А писали?..
– Писал по-русски, но я вас не об этом спрашивал!..
– О чем вы меня спрашивали?
– Откуда вы знаете, что я…
– Да пойдите вы в пень! – Она топнула ногой. – Я же не дура и не вчера родилась! Конечно, это ваш роман!
– С чего вы взяли? По роже видно?
– И по роже видно, и говорили вы тогда так, как о романе может говорить только автор! Должно быть, вы упустили какие-то важные вещи, профукали всю документальную сторону, вверили себя заботам какого- то негодяя, как нежная фиалка на залитом солнцем склоне, но это ничего не меняет!.. Я даже думала о вас, представляете? Ну, после того, как все случилось! Я думала, вот бедный мужик попал! Та-акую книжку написать, а потом дерьмо хлебать ложками, и все из-за каких-то крючкотворов! Потом я, конечно, про вас забыла.
– Конечно.
– Но не сразу, – продолжала Маня Поливанова. – Я еще очень долго ждала, когда же Алекс Лорер напишет следующий роман и как тогда вся эта шатия-братия станет выкручиваться?! Я даже слегка злорадствовала, хотя мне не было до вас никакого дела. Ведь любая экспертиза в два счета докажет, что они написаны одним человеком и этот человек вовсе не тот «талантливый литератор»!.. И вообще! Как это можно терпеть, когда на вашей книге стоит чужая фамилия?!
Алекс пожал плечами:
– Никак. Я долго не ходил в книжные магазины.
– Молодец, – похвалила Маня.
Ветер загрохотал железом по какой-то крыше, они оглянулись и посмотрели.
Потом Алекс взял ее за отвороты пальто и повернул к себе.
– Жаль, что вы не встретились мне… тогда. Я понятия не имел, что где-то есть человек, который знает… который уверен во мне. Было бы легче жить, ей-богу.
Алекс потянул ее на себя, она переступила ногами и очутилась очень близко, и тогда он поцеловал ее с изумлением и благодарностью.
Она ответила моментально, губы стали огненными – или ему так показалось на ледяном ветру?..
Она прижималась к нему, высокая, длинноногая, пахнущая улицей и духами и очень сердитая.
– Вот только никаких благодарностей мне не надо, – сказала она, когда поцелуй закончился. – Я не занимаюсь благотворительностью!
– Благодарностей? – пробормотал он.
– Поцелуйте меня по-человечески. Сейчас вы меня целовали в смысле – вот спасибо вам большое за понимание и доверие!..
– По-человечески?!
– Не хотите, не надо.
И он поцеловал. Вдруг отпустив себя, он целовал ее долго и страстно, так как ему на самом деле хотелось, и моментально стало жарко, и дыхание сбилось, и застучало в висках. Он трогал ее под пальто, и ее грудь упиралась в него, и он прижимал ее все сильнее, так что она почти упала на него, и он держал ее коротко стриженный затылок так, чтобы она уж точно не могла ни вывернуться, ни отстраниться, и все это продолжалось вечность.
– Вот так-то лучше, – с трудом выговорила Маня, когда они оторвались друг от друга и уставились в изумлении. – Гораздо лучше.
В комнате было тепло и глухо, как в подполе, никаких звуков.
Только Маня дышала тяжело, со всхлипами, как будто каждый вздох давался ей с трудом.
– Ты что?
– Нет. Ничего. Со мной все в порядке.
Эта глупейшая фраза – со мной все в порядке! – вывела его из себя, и он хотел сказать, чтоб она не смела болтать таких глупостей, но не сказал, потому что в следующую секунду вдруг выяснилось, что связно говорить он
Ну, просто не может, и все тут.
Он точно знал, что говорить необходимо – женщина в первую ночь с чужим мужчиной нуждается в уговорах, объяснениях, признаниях, иначе ничего не выйдет.
И с этим он тоже не справился – ни с объяснениями, ни с признаниями.
У него сохло во рту, стучало в ушах, и он не мог вспомнить никаких слов.
Как они добрались до ее номера в «Англии», как все получилось – как целовал, раздевал, укладывал на широченную кровать – он и этого не помнил.
Он уговаривал?.. И пришлось ли ее уговаривать?..
Сейчас она с трудом дышала рядом с ним, двигалась, жила своей, горяченной, бредовой, судорожной, жизнью. Она обнимала его руками и ногами, кусала за ухо – он дергал головой, потому что она делала ему больно, – ее руки трогали его спину, отчего по позвоночнику пробегала длинная колючая дрожь, и ее губы были везде.
Он понятия не имел о том, что женские губы могут быть такими… настойчивыми.
Весь его опыт свидетельствовал – нет-нет, не тихо шептал, а вопил! – о том, что это он должен быть настойчивым. Он, а не она!..
Он всегда просил, и ему уступали. Раньше в «порыве чувств», а в последнее время уступали все больше из жалости и, пожалуй, из любопытства.
Он оценил бы это новое, но Маня не давала ему ни секунды передышки – никакой жалости, никакого любопытства!..
Маня была вокруг него, в нем, в руках, в мозгу, даже в позвоночнике!.. Ему уже не спастись, и не хотелось спасаться.
Все вышло наоборот.
Она спасала его, и змеи, душившие Алекса много лет, вдруг как-то сдали назад под Маниным неистовым напором. Они сдали назад в изумлении и страхе – Маня оказалась сильнее змей!.. Может, просто потому, что ничего о них не знала.
Впрочем, не существовало такого, чего бы она о нем не знала!
…Но ведь так не бывает!.. Так не может быть!
Или может?..
Но вот же оно есть – самое сильное, напряженное, чувственное, глухое, принадлежащее только ему. Никому на свете она не могла принадлежать, только ему, ему одному, всегда ему!..
Всегда – какое прекрасное слово!..
Она трогала, гладила, ласкала и узнавала его всего – от длинных волос до пяток, их он почему-то стеснялся, а ей было дело и до его пяток!..
– Мне щекотно.
