над головой, вот-вот рухнет и придавит ее своей тяжестью. Лиза взлетела на крыльцо, рванула дверь и стала валиться назад, потому что дверь оказалась не заперта и распахнулась сразу, наотмашь.
Лиза ворвалась в тесный коридорчик, из которого ушла всего несколько минут назад, и замерла.
В доме пахло какой-то тяжелой химией, от которой немедленно закружилась голова, и из ванной доносились какие-то странные, хлюпающие звуки, будто кто-то тонул.
У нее была только одна секунда, чтобы сообразить. Она не сообразила бы сама, но кто-то помог ей, словно вложил в голову это моментальное осознание.
Он занят тем, что сейчас, вот прямо сейчас, убивает его. Но он не знает, что Лиза Арсеньева тоже здесь!
Она не умеет убивать, но она попробует.
Действуя безошибочно и четко, она сунула руку в карман дохи, темной тушей свисавшей с вешалки, и нащупала холодный и твердый пистолет. Она вытащила его, осмотрела и сняла с предохранителя, как учил Борис Викторович, отставной полковник, преподававший в школе начальную военную подготовку.
Отставной полковник отлично подготовил Лизу к войне.
Стараясь не дышать глубоко, она прошла коридор – глаза уже привыкли к темноте, – поудобнее перехватила рифленую рукоятку, распахнула дверь и, не думая ни секунды, выстрелила в силуэт человека, хорошо видный на фоне зимнего окна, за которым была луна и много белого снега.
В этой точке остановилось время.
Силуэт дернулся, покачнулся, в полной тишине раздался замедленный всплеск, удар, зазвенело стекло, и тень, странно подпрыгнув, медленно оглянулась, подскочила к подоконнику, прыгнула и, выбив раму, перевалилась на ту сторону.
Распахнутое окно, ночь, звук льющейся воды.
От луны было почти светло, только свет казался ненастоящим, синим. Такого света не бывает на самом деле.
В ванне лежал ее Дима. Голова его была под водой.
Его нужно спасать, вытаскивать! Он захлебнется сейчас, если еще не захлебнулся. Она должна, должна, но ей стало так страшно, что ноги не двигались и руки не поднимались.
Лиза не успела ничего предпринять. Пальцы, скрюченные, как у старого ворона, напряглись, судорожно сжались по краям белой ванны, и голова поднялась, медленно, как в фильме ужасов. Он вытащил себя сам.
Вытащил, втянул долгожданный воздух и закашлялся страшным безудержным кашлем, и вода потекла из него, как из губки, как будто он весь пропитался этой водой.
Он кашлял долго, а Лиза стояла и смотрела с пистолетом в опущенной руке.
Он поднялся в ванне во весь рост, сотрясаясь от судорожного кашля, рвавшего его на части, взялся за стену и некоторое время стоял, свесив голову между руками. Вода из него все лилась, и он втягивал в себя воздух с протяжными всхлипами.
Лиза подошла и закрыла окно, чтобы он не простудился.
Мокрому на морозе нехорошо. Мокрому и голому.
– Свет не зажигай, – прохрипел Белоключевский, как только смог. – Подожди.
Держась за стену, он вылез из ванны и присел на край. Лиза подала ему полотенце.
Он уткнулся в него и сидел так некоторое время. Лиза посмотрела на пистолет в своей руке.
Разве я умею стрелять?
Видимо, да, умею.
– Он вернулся, – выговорил Белоключевский. – Я и не думал, что он может… А он вернулся.
– Вытрись, Дима.
– А?
– Вытрись, здесь холодно.
Белоключевский послушно вытерся.
– Откуда ты взялась?
Она покачала головой. Она не в состоянии была рассказывать.
В нереальном лунном свете он кое-как натянул на себя штаны и потрогал рукой саднившее горло.
«Я никогда этого не забуду. Я никогда не забуду, как меня убивали, а я ничего не мог поделать. Я даже не понял, что произошло. Пытался дышать, но дышал почему-то водой. Меня лишили воздуха, и я ничего не мог поделать».
Очень болела голова, но как-то странно, как никогда не болела до этого – казалось, внутри кости налились тупой болью.
– Дима, здесь какой-то запах. Ты не чувствуешь? Когда я вошла, уже пахло.
Он сейчас ничего не чувствовал, но, придерживаясь за стену, осторожно двинулся в комнату.
