литературе государь, больше знакомый с книгой и лучше себя чувствовавший в домашней обстановке, чем на арене политических и в особенности военных дел. Почти целое столетие в лице Льва и его сына Константина Порфирородного империя управляема была кабинетными людьми, прекрасно судившими о военных делах, о дипломатии и тактике, но практически мало знакомыми с искусством управлять людьми. Хотя еще в 870 г. Лев сопричислен был к императорской власти, как потом и младший его по возрасту брат Александр, но фактически это не давало ни тому ни другому более прав, чем сколько благоугодно было предоставить им царю Василию. По-видимому, та же система проводилась и при Льве по отношению к сопричисленному к власти царю Александру, который пользовался рангом, но не имел влияния на дела.
Несмотря на отсутствие качеств правителя государством и полководца, царь Лев тем не менее вполне вошел в историческую обстановку, какая создалась вокруг него; будучи кабинетным ученым, духовным писателем и церковным оратором, он предоставил внешние события и внутреннюю жизнь государства естественной эволюции, вследствие которой период Македонской династии развивался без особенных потрясений внутри, но имел много неожиданных и потрясающих коллизий извне, которые были бы в состоянии нанести непоправимый ущерб империи, если бы она не могла опираться на окрепшие устои внутренних учреждений.
Нелегко при указанных свойствах характера нового царя понять его решительность и инициативу, проявленные в деле патриарха Фотия. Только что приняв власть (1 сентября 886 г.), царь Лев энергично приступил к решению вопроса о смещении Фотия и замене его на патриаршей кафедре своим братом Стефаном. Мысль о возведении царевича Стефана, родившегося в 870 г., в высший церковный сан, конечно, принадлежала еще Василию, который с этой целью обрек его в отроческом возрасте на служение Церкви, и, без сомнения, с его согласия патриархом Фотием юный Стефан был посвящен в диаконы и назначен патриаршим протосинкеллом. При смерти отца Стефану было только 16 лет, тем не менее в придворных и церковных кругах не встретилось препятствия к возведению его в патриархи.
Если принять во внимание громадный церковный авторитет патриарха Фотия и сильную партию в патриархате его учеников и ставленников, то мысль об его насильственном низвержении должна бы представляться вполне невозможной и опасной для нового государя. Но при этом нельзя не взвесить и того обстоятельства, что Фотий не мог не иметь особенной близости к царю Льву и как воспитатель детей Василия. Ввиду указанных обстоятельств следует предполагать особенные мотивы, побудившие Льва к мысли отстранить от управления Церковью престарелого патриарха. Хотя идея обладания двумя высочайшими на земле преимуществами — царством и священством — не могла не льстить церковно настроенному воображению царя, но едва ли в этом следует видеть основной мотив, каким он руководился. Мы должны прийти к другому предположению, что второе падение Фотия было вызвано теми же мотивами, что и первое. Прежде, при Василии I, нужно было пожертвовать Фотием ради сближения с Римской Церковью, на этот раз необходимо оказалось новой жертвой войти в расположение папы. В истории Византии до такой степени переплетаются политические дела с церковными, что часто нельзя бывает отделить церковную политику от политической истории. И историку Византии так часто следует отвлекаться в сторону чисто церковной истории и так много давать места епископским спорам и несогласиям, что он находит здесь уместным, подражая одному древнему церковному историку, предпослать следующее обращение к читателю.
Чтобы выяснить положение церковных дел ко времени вступления на престол Льва, нам необходимо возвратиться к тому, что последовало за Константинопольским Собором 879–880 гг. Как выше было объяснено, этот Собор происходил при такой обстановке, которая позволила патриарху Фотию восстановить авторитет Вселенского патриарха и вполне обеспечить независимость Восточной Церкви. / Вопрос о возвращении Болгарии под власть Римского епископа не был даже поднят и обсуждаем с той точки зрения, как того желал папа Иоанн VIII; все распоряжения и акты пап Николая и Адриана и постановления Собора 869 г. были отринуты и уничтожены деяниями нового Собора, которому на Востоке придают значение вселенского. Легко понять, что на Западе не могли помириться с этим новым и решительным шагом патриарха Фотия, хотя проследить в подробностях ближайшие затем сношения мы и лишены возможности. / По-видимому, папа сначала не отдавал себе ясного отчета в том, что действительно происходило на Соборе. Он довольно уклончиво выражался в письме на имя Фотия от 13 августа 880 г., что в случае если бы его легаты не исполнили его приказаний на Соборе, то он считал бы подобные постановления незаконными и неприемлемыми. В письме на имя царя Василия заключаются некоторые новые данные, которыми следует здесь воспользоваться, чтобы представить в надлежащем свете причину уступчивости папы (8). / Указав на заслуги наместника св. Петра в деле примирения Церквей и, в частности, в деле Фотия, папа очень определенно указывает как уже полученные, так и ожидаемые милости со стороны царя, которыми и следует объяснять его уступчивость и отмеченную выше уклончивость. / Прежде всего оказывается, что царь Василий отправил флот на защиту владений Римского престола и этот флот как раз в занимающее нас время находился в распоряжении папы [65], затем папе был пожалован константинопольский монастырь Сергия и Вакха, обладавший большими доходами и пользовавшийся особенным почитанием; наконец, папа не терял надежды на улажение болгарского вопроса и благодарил царя за выраженное якобы обещание возвратить Болгарию Риму. Вообще папа не скрывал в этом письме, что Римская Церковь находится в отчаянном положении и что она очень нуждается в могущественной поддержке византийского императора. Выше мы видели, что с приведенными письмами отправлен был в Константинополь кардинал Марин, / занявший Римский престол после Иоанна VIII. Но его ожидал весьма суровый прием: легат папы / был подвергнут заключению, в котором оставался целый месяц. С другой стороны, и в Риме пришел конец миролюбивым настроениям: в 881 г. папа Иоанн с особенной торжественностью произнес отлучение против патриарха Фотия и тем снова нарушил соглашение Церквей и дал на будущее время пищу дальнейшему развитию споров из-за дела Фотия. С тех пор официальных актов Римской Церкви с именем Фотия не встречается до самого падения его в 886 г. С другой стороны, наиболее резкие нападки Фотия на Римскую Церковь с богословской точки зрения должны относиться к этому времени [66].
Преемник Иоанна, вступивший на папский трон в конце 882 г. папа Марин, начал свое правление возобновлением анафемы против Фотия, а этот с своей стороны отказался признать каноническую правильность в его избрании. Царь Василий под влиянием своего патриарха написал в Рим очень резкое письмо, на которое отвечал уже преемник Марина папа Стефан VI. Но когда легат папы прибыл в Константинополь в 886 г., он не нашел уже в живых Василия и должен был передать письмо Льву VI. Таким образом, в обстоятельствах, вызвавших лишение Фотия патриаршей кафедры, получает первостепенное значение деловой материал, который сообщен был царю Льву сношениями его с Римом, а равно положение церковных партий в Константинополе, примыкавших к большому или к малому двору. Стефан VI, занявший Римский престол в половине 885 г., положил конец уклончивой политике Римских епископов по отношению к византийскому Востоку. Припомним, что это был тот самый папа, который наложил властную руку на дело св. Мефодия в Моравии и Паннонии, запретив употребление славянского языка в богослужении. По отношению к империи Стефану необходимо было разрешить вопрос о Болгарии, которым Рим, без сомнения, больше интересовался, чем другими возникшими со времени Фотия поводами к раздорам. Положение дела хорошо обрисовывается в двух актах: в письме папы к царю и в донесении епископа Неокесарийского Стилиана Римскому папе, — из этих актов и попытаемся извлечь нужные данные (9).
В письме к царю Василию папа сильными красками, напоминающими эпоху борьбы за инвеституру, обрисовывает права и привилегии священного и апостольского на земле достоинства и императорской власти. Императору Богом вручена власть над земными делами, Римскому епископу — над духовными.
«Выслушай благосклонно, — говорит папа, — следующее. Тебе поручена забота о
