Внезапно все вокруг затихло. Зена испуганно воззрилась на меня, Диана обернулась и сощурилась.

— Хочешь сама поднять юбку?

— Хочу, чтобы ты оставила в покое Блейк. Иди, Блейк. — Я кивнула Зене. — Возвращайся к себе на кухню.

— Стой где стоишь! — крикнула ей Диана. — Что до тебя, — Диана уставила на меня один прищуренный глаз, черный и блестящий, — ты, похоже, вообразила себя хозяйкой — ишь, раздает указания моим слугам! Ну нет, ты тут служанка! Ну, приказала я своей прислуге оголить зад — тебе-то что за дело? Твоим голым задом я любовалась не раз и не два! Марш обратно за занавес! Вот разберемся с крошкой Блейк, может, дойдет очередь и до Антиноя.

Дианины слова, подобно ударам, сыпались на мою больную голову, и вот мне показалось, что она треснула, как стекло. Я рванула с шеи вянущую гирлянду. Сдернула с головы и швырнула на пол парик. Мои смазанные маслом волосы плотно облипали голову, щеки горели от вина и гнева — выглядело это, должно быть, ужасно. Но чувствовала я себя совсем не ужасно: меня переполняли сила и свет.

— Не говори со мной так! Как ты смеешь так со мной говорить?

Дикки, стоявшая рядом с Дианой, закатила глаза.

— Ей-богу, Диана, ну что за зануда!

— Зануда? — Я обернулась к Дикки. — На себя посмотри, старая корова, обрядилась в атласную рубашку, как мальчишка-подросток. Дориан Грей? Скорее уж его ебаный портрет после нескольких заходов в доки!

Дикки дернулась и побледнела. Некоторые дамы захихикали, среди них и Мария.

— Мой милый мальчик… — начала она.

— Какой я тебе «милый мальчик», сучья образина! — огрызнулась я. — Ты-то чем лучше, в турецких шароварах? Гарем свой высматриваешь? С таким хозяином они небось отрастили себе вот такие петухи и трахают ими друг друга. Все полтора года только и норовишь меня пощупать, но хороша бы ты была наедине с настоящей девицей! Небось позвонила бы горничной — путь покажет, что делать с ее голыми сиськами!

— Ну, довольно! — Это была Диана. Бледная и разгневанная, она, однако, не теряла самообладания. Она обернулась к кружку хихикающих дам. — Нэнси любит когда-никогда, для забавы, взбрыкнуть; иной раз это и в самом деле бывает развлекательно. Но не сегодня. Сегодня, боюсь, это утомительно и скучно. — Она перевела взгляд на меня, но обращалась по-прежнему к гостьям. — Сейчас она пойдет наверх и подумает о своем поведении. — Голос Дианы звучал ровно. — А когда поймет, что виновата, извинится перед леди, которых обидела. Затем я придумаю для нее какое-нибудь легенькое наказание. — Она скользнула взглядом по остаткам моего костюма. — Что-нибудь, пожалуй, в духе древних римлян.

— Римлян? Кому и знать о них, как не тебе. Сколько, бишь, тебе сегодня стукнуло? В Адриановом дворце точно успела побывать!

После всего мною сказанного это было относительно мягкое оскорбление. Однако в ответ на мои слова в толпе раздался смешок. Он был чуть слышен, но Диана была не из тех, кто потерпит, чтобы над нею смеялись. Скорее бы она стерпела выстрел промеж глаз.

Услышав этот сдавленный смешок, она побледнела. Шагнув ко мне, она занесла руку; я успела только заметить, как промелькнуло что-то темное, и мою щеку словно бы ожгло взрывом.

Диана все это время не выпускала из рук книгу Дикки; ею мне и досталось.

Я вскрикнула и пошатнулась. Схватилась за лицо — на ладони оказалась кровь — не только из носа, но и из раны под глазом, куда пришелся край кожаного корешка. Я искала плечо или руку, чтобы опереться, но все дружно расступились, и я чуть не упала. Я посмотрела на Диану. Ее тоже качнуло после удара, но рядом была Эвелин, придержавшая ее за талию. Диана ничего мне не сказала, я тоже наконец утратила дар речи. Наверное, я кашляла и отфыркивалась. Кровь брызнула на турецкий ковер, дамы еще попятились, корча удивленно-недовольные moue.[12] Я повернулась и на неверных ногах кинулась к двери.

Стоявший там Атлас, гончая Марии, залаял на меня. Мария пристроила ему по бокам на ошейник две собачьи головы из папье-маше, чтобы он изображал пса-охранителя врат Аида.

Мраморный пол холла, как уже говорилось, был усыпан розами; очень трудно было пересекать его босиком, с больной головой, зажимая ладонью щеку. У подножия лестницы я услышала за спиной шаги и стук. Это была Зена: Диана отослала ее следом за мной и захлопнула дверь. Она молча на меня смотрела, потом взяла за руку:

— О мисс…

И я (все выглядело так, что я спасла Зену от Дианы только для того, чтобы принять удар на себя) — я стряхнула ее руку.

— Не трогай меня! крикнула я.

Кинулась прочь, в свою комнату, и закрыла за собой дверь.

Я сидела там несчастная, в темноте, потирая кровоточившую щеку. Внизу после недолгой тишины заиграло фортепьяно, послышался смех, потом крики. Веселье продолжалось без меня! Я не верила своим ушам. Издевательство над Зеной, оскорбления, рукоприкладство, кровь из носа — все это, похоже, придало дополнительную приятность и без того приятной вечеринке.

Ах, если бы Диана отослала своих гостей по домам. Если бы я накрылась подушкой и забыла о них думать. Если бы я от звуков их веселья не обиделась вконец и не преисполнилась жаждой мести.

Если бы Зена не простила мне грубость и не пробралась бы ко мне под дверь — спросить, очень ли мне больно и не нужно ли чем-нибудь помочь.

Услышав стук, я вздрогнула: я была уверена, что это явилась Диана — мучить меня или (кто знает?) ласкать. Обнаружив Зену, я выпучила глаза.

— Мисс, — произнесла она. В руке у Зены была свеча, пламя трепетало, по стенам бешено плясали тени. — Как я могла пойти к себе, когда вы здесь в синяках и крови — и все это из-за меня!

Я вздохнула.

— Войди и закрой дверь. — Когда она подошла ближе, я уронила голову на руки и застонала. — О Зена, ну и ночка! Ну и ночка!

Зена поставила свечу.

— У меня тут салфетка со льдом. Если вы… позволите… — Я подняла голову и сморщилась, потому что Зена приложила к моей щеке салфетку. — Да уж, глаз будет каких мало! Вот чертовка! — добавила Зена злым голосом.

Она начала вытирать корку крови у меня под носом, села рядом на кровать и для удобства оперлась о мое плечо.

Не сразу я заметила, что ее бьет дрожь.

— Холодно, мисс, — пояснила Зена. — Это от холода, и еще я немного напугалась там, внизу… — Но тут она задрожала сильнее прежнего, и из глаз у нее потекли слезы. — По правде, — призналась она, всхлипывая, — мне страшно было подниматься к себе в комнату, пока по дому слоняются эти ведьмы. Вдруг придут и опять за меня возьмутся…

— Вот что… — Я отняла у нее салфетку и кинула на пол. Сдернув с кровати покрывало, укутала Зене плечи. — Ты останешься со мной, здесь они до тебя не доберутся…

Я обняла ее, и она уткнулась носом мне в ухо. На голове у Зены оставалась наколка, я вынула булавки и потянула кружево, волосы Зены рассыпались по плечам. Они были пропитаны ароматом розовых лепестков и вина с пряностями. Вдыхая этот запах и ощущая плечом ее тепло, я вдруг опьянела больше прежнего. Быть может, у меня просто кружилась голова после Дианиного удара.

Я сглотнула. Зена прижала к носу платок и затихла. Снизу послышались топот, оглушительный грохот фортепьяно и раскаты смеха.

— Ты только послушай! — снова обозлилась я. — Веселятся как ни в чем не бывало! А мы тут сидим несчастные, всеми забытые…

— Хорошо бы забытые!

— Конечно забытые. Что бы мы ни делали, им плевать! Можем устроить свою собственную вечеринку! — Зена засопела, потом хихикнула. Тут мне стукнуло в голову: — Зена! А в самом деле, почему бы не устроить вечеринку на двоих! Сколько бутылок шампанского осталось в кухне?

— Без счета.

— Вот и хорошо. Сбегай принеси нам одну.

Зена закусила губу:

— Не знаю…

— Давай, никто не увидит. Они все в гостиной, а ты можешь пройти по черной лестнице. А если все же кто-нибудь попадется и спросит, скажешь, это для меня. То есть чистую правду.

— Ну тогда…

— Ступай! Бери свечу!

Я встала, взяла Зену за руки и тоже заставила подняться. Заразившись наконец моим бесшабашным настроением, она снова хихикнула, приложила к губам палец и на цыпочках вышла из комнаты. Оставшись одна, я зажгла лампу, но сделала совсем маленький огонь. На кровати лежала наколка Зены; я взяла ее и пристроила себе на голову. Зена вернулась через пять минут, увидела наколку и громко рассмеялась.

Она принесла с собой запотевшую бутылку и стакан.

— Видела кого-нибудь из дам? — спросила я.

— Даже двух, но они меня не заметили. Они стояли в дверях буфетной и целовали друг друга в живот!

Я представила себе, как она стоит в темном уголке и наблюдает за ними. Взяла бутылку, сняла с горлышка проволочную уздечку.

— Ты ее растрясла, — сказала я. — Сейчас как хлопнет! — Зена зажала ладонями уши и закрыла глаза. Пробка уперлась мне в пальцы и выскочила, я заорала:

— Живо! Живо! Стакан!

Из горлышка рванулся молочный фонтан пены, промочил мне пальцы, ноги (на мне была все та же коротенькая белая тога). Снова хихикнув, Зена схватила с подноса бокал и подставила под струю.

Мы сели на кровать, Зена с бокалом, я с бутылкой, где пенилось вино. Выпив, Зена закашлялась, но я заново наполнила ее бокал:

— Пей! Чем ты хуже тех коровищ внизу!

Она пила и пила, пока у нее не разрумянились щеки. У меня с каждым глотком все больше кружилась голова, в оплывшем лице чаще пульсировала кровь.

— Ой, больно! — пожаловалась я наконец, и Зена, отставив бокал, легонько коснулась моей щеки. Немного подождав, я поднесла ее пальцы ко рту и