Они молча посмотрели вслед женщинам. Потом Паркинс спросил:

– Вам не кажется, что чем старше мы становимся, тем больше привлекают нас женщины этого возраста? Ведь им обеим за сорок, Джок, но будь я проклят, если отказал бы какой-нибудь из них.

Шотландец критически взглянул на Паркинса, словно оценивая его возможности при встрече с дамой средних лет. Взгляд был прямой, немигающий и не выдавал мыслей Джока о пятидесятилетнем холостяке, живущем с матерью. Он важно кивнул.

– Мы здесь закончили, Питер, – сказал он. – Идите, попытайте счастья с ними.

Паркинс смущенно засмеялся.

– Я должен вернуться в посольство и попытаться кое-что выкачать. Там что-то прячут, но я до этого скоро доберусь.

– Доберитесь также и до Вимса, приятель.

Нэнси Ли Миллер подошла к двери спальни и обратилась к доктору Хаккаду.

– Она как будто отдыхает сейчас. Мне кажется, с ней все будет о'кей. Она хочет с вами поговорить.

Хаккад вскочил, но тут же повернулся к пухлому мужчине.

– Мистер Фаунс, – начал он, произнеся эту новую фамилию, – я мог бы?..

– Конечно, доктор Хаккад.

Фаунс смотрел ему вслед своими выпуклыми глазами, пока тот не скрылся за дверью спальни. Потом подошел к гардеробной и тихо сказал:

– Это я. Открой.

Дверь открылась. За ней стоял молодой парень с пистолетом. В крохотной каморке был также и Хефте – живой и невредимый. Два пулевых отверстия зияли в оштукатуренной стене позади него.

– Отлично сработано, – сказал мужчина своему помощнику. – Отведи Хефте на этаж под нами, так? И убери пушку. Хефте – наш человек.

– В отличие от доктора Хаккада, – пробормотал Хефте. – Он и отца родного продаст ни за понюшку табака.

– Он собирался продать тебя этому Латифу.

– Когда мои люди узнают о предательстве Хаккада, мне будет трудно их удержать. Они захотят его крови.

Мужчина улыбнулся. Несмотря на выпученные глаза, улыбка располагала к нему.

– Оставь Хаккада моим людям, ладно? – сказал он. – У меня есть планы насчет него, даже после воскресенья. Даже главным образом после воскресенья.

– Так нападение все же будет?

– А ты в этом сомневаешься, соколик? – Фаунс, как настоящий итальянец, потрепал его по щеке. – Поговори со своими воинами. А ты, – он обратился к своему светловолосому помощнику, – покажи им схему мечети, так?

Хефте нахмурился.

– Мечети?

– Большой лондонской мечети, так? Она через дорогу от Уинфилд-Хауза. Но зачем я рассказываю тебе все это, когда ты уже тщательно разработал свой план?

Хефте прекрасно знал, что все планы операции подготовил Берт, поэтому счел за лучшее кивнуть.

– А зачем нам схема Большой мечети?

– Именно оттуда, – объяснил Фаунс, – начнется нападение. Символично, да? Чтобы показать миру мощь ислама. Подумай об этом, как о молитве перед битвой, так? Лев рычит перед тем, как броситься на врага. Так?

Хефте молчал, обдумывая сказанное. Потом в глазах его появился какой-то странный блеск, который часто замечал Берт.

– Символ! – воскликнул он с энтузиазмом. – Символ, который увидит весь мир! Да! Рык льва! Ну конечно!

Лаверн не привыкла психовать. Она считала себя спокойной, уравновешенной женщиной. Можно ли вырастить четырех детей, не обладая спокойствием? Она привыкла к тому, что вокруг нее все идет не так, но, когда это задело ее душу и нарушило привычное равновесие, она почувствовала себя на новой и враждебной территории.

Как гром среди ясного неба, подумала она. Нед проснулся, бросил в меня гранату и удрал.

Откуда она могла знать, что Нед так ненавидит ее отца? Конечно, он подшучивал над Кэмп-Либерти. Но ведь не он один. Мама присылала ей иногда вырезки из американских газет с карикатурами, высмеивающими Кэмп-Либерти и генерала Криковского. Но этого и следовало ожидать. Это было частью кампании, затеянной розово-либеральной прессой в Штатах. Но дни либералов сочтены, так стоит ли брать это в голову? А если один из либералов – твой муж и на него возложена зашита национальной безопасности, тогда как быть? Внутренний враг, подумала Лаверн.

Что сделает настоящая американка в такой ситуации? Сдаст своего мужа? Отца своих детей? Нет. Сначала она разберется с этим как жена, а уж потом как американка. Ни одно из решений не будет легким, особенно когда внутри все бушует.

С ней никогда не было ничего подобного. Впервые она испытала приступ бешенства, когда промахнулась в тире. Она выпустила тогда пять пуль, и ни одна даже не коснулась десятки. И это с ее медалями за снайперскую стрельбу. Но она же зарабатывала их не в таком состоянии!

Это симптомы сумасшествия и одиночества, признак того, что она замужем за человеком, который сбился с пути и готов потянуть ее за собой. Это признак отчаяния и страха, потому что она не знает, как выбраться на правильную дорогу.

Ей так хотелось с кем-то поговорить об этом. Нед издевался над привычкой изливать свои проблемы друзьям, но вся эта чертова гордость от того, что он работает в разведке.

У нее очень редко бывали подруги, которым можно все рассказывать. Неудивительно для жены военного, кочующей с места на место! А уж если появлялась соседка или подруга, которым можно было довериться, обычно тут же приходилось перебираться в другой город.

Трудно быть дочерью генерала Криковского. Ты как бы источаешь непогрешимость. Стойкость. Верность. Ты говоришь себе и миру: вот несгибаемая малышка, которая может выдержать все, что ни обрушит на нее жизнь. Не поверив в это, ошибешься и ты, и мир.

Обычно не Лаверн рассказывала о своих проблемах подругам, а они ей. Нет, думала она. Я никогда не была в таком положении, как сейчас. Хоть бы поделиться с кем-нибудь!

В Лондоне есть капеллан,[65] наверняка даже несколько капелланов, к которым можно обратиться за помощью. Но об ее проблемах не расскажешь мужчине. К тому же хотелось бы, чтобы капеллан был католиком.

Но где-то в этом вонючем городе должна же быть женщина-капеллан, консультант по семейным проблемам или хоть кто-то в в этом роде. Неужели нет женщины, которая выслушает, даст совет – пусть даже за деньги. В конце концов, совет принимать не обязательно, так что, кроме денег, она ничем не рискует.

Вот только одно – как найти такую женщину?

Кого спросить? – подумала Лаверн. Кто назовет надежные адреса и не раззвонит об этом на всех перекрестках? К северу от Лондона есть группа психологических консультантов для женщин- военнослужащих. Но там только сопли вытрут, а твои секреты через десять секунд выболтают всем.

На улице перед окном кухни маленький черный дрозд с оранжевым клювом залился песней, символизируя вечное торжество музыки. Лаверн помахала ему:

– Хэлло, дроздик.

Она сварила себе чашку кофе, уселась за кухонным столом и принялась листать телефонную книжку. Нет, здесь помощи ждать не от кого. Почти все уже опять в Штатах. У нее, в сущности, не было знакомых за океаном, а тем более здесь, в Лондоне. Черный дрозд пускал переливчатые трели, свистел, чирикал.