изменились. Так что ему даже нравится показывать меня во всем параде.

– Я знаю. – Он оттолкнул бумаги и поднялся из-за стола. – Они нас то ненавидят, то любят. Это как маятник. – Он уставился на начищенные мыски своих туфель. – Вся страна раскачивается. Можно почувствовать перемену отношения. Они снова начинают воздвигать барьеры.

– У нас всегда есть барьеры. Например, два океана? Мы всегда будем изолированы.

– Да, да, именно это. Изоляционизм. Это старое американское кредо. Пусть Европа варится в собственном соку. Пусть третий мир гниет. У нас будет зерно, сталь, мясо, горючее, если мы будем действовать осторожно. Кому нужен этот мир?

– Так думают в Сэндаски, – согласился Шамун. – А в Фон-дю-Лак то же самое?

– И в Чикаго, и в Новом Орлеане, и в Денвере, и…

Нед тихо застонал.

– Это приближает нас к окончанию работы? Я имею в виду защиту Уинфилда?

– Позволь мне начать с того, о чем я не рассказал на вчерашнем совещании. – Он перебрал свои карточки. – Во-первых, парни из контрольной службы разрешили мне установить возле двух ворот их телевизионные системы скрытого наблюдения. С дистанционного управления сигнал поступает в фургон с компьютерными терминалами, позволяющими обратиться к любым файлам фотографий в мире – нашим, Спецотдела, Интерпола, только скажи, к каким. За несколько секунд мы можем идентифицировать сомнительного визитера. – Он положил карточку назад и взял другую.

– Впечатляет. Продолжай.

– Снайперы на крыше Уинфилд-Хауза.

– Ну, это мы проговаривали. Что еще?

– У меня есть дюжина наших военнослужащих, которые будут каждые пятнадцать минут осматривать территорию вокруг Уинфилда. Они разделены на группы. В любой момент – днем ли, ночью ли – одна из групп будет на патрулировании. У них есть приборы ночного видения, датчики для выявления посторонних, параболические микрофоны и так далее. Ну и, конечно, миноискатели.

– Собаки?

– Нет, собак нет. Группы начнут проверку на закате в субботу и закончат в воскресенье, когда уедет последний гость.

– А почему собак не будет?

– Нед, а зачем нам собаки? Мы можем что-нибудь сунуть им в нос? Нет, собаки бесполезны. – Он взял другую карточку.

– Согласен. Продолжай.

– Снаружи ограды по периметру будут бобби, которых для нас выхлопотал ты. Есть добровольцы из пехотинцев; они будут в штатском и смешаются в воскресенье с гуляющей вокруг Уинфилда публикой.

– Они вооружены?

– Не удалось получить разрешение. У них будет все, что удастся достать, – обрезки труб, кастеты. Они вызвались участвовать, потому что имеют соответствующую подготовку. Карате.

– Так, дальше.

– Это почти все. Завтра к концу дня армейская типография отпечатает специальные пропуска. Доставим их гостям утром в воскресенье. – Он сгреб карточки и отложил их в сторону.

– Что еще?

Нед опустил ноги со стола и поднялся.

– Мы не все предусмотрели, Мо. Мне не нравится, что между нами и потенциальной опасностью такое большое расстояние. Проблема еще в том, что мы не должны бросаться в глаза, иначе испортим прием.

– Тебе не понравились мои пехотинцы?

Нед рассмеялся.

– Да нет. Просто им лучше быть на территории, а не за оградой. Но тут уж ничего не попишешь. Нет… – Он задумался. – У тебя есть фургон для телесистемы, контролирующей въездные ворота? А у Лэм? У нее будут фургоны?

– Всего два. Они используют мини-камеры, с каждой из которых работает оператор и звукооператор.

– Но когда ты идешь и видишь на улице надпись «Би-би-си» или название какой-нибудь независимой компании, ведущих репортаж из какого-то здания, рядом всегда огромные фургоны. Никто не жалуется на эти фургоны, потому что на них замечательные буквы – TV.

– Ты хочешь большой телефургон?

– Я хочу два фургона. Вытряхни из них все, оставив место для двадцати солдат с автоматами. Это такой же старый трюк, как троянский конь.

– Боже, Нед, сорок солдат будут исходить потом? Да они взбунтуются.

– Поставь кондиционеры.

– Ты что, серьезно?

– Абсолютно серьезно. Поставь фургоны вот здесь, – он ткнул в карту, – или здесь. Тогда дом будет окружен, но на расстоянии не в полмили, а в пятьдесят футов. Если кто-нибудь что-нибудь затеет, все будет наводнено солдатами. – Он увидел, как Шамун сделал пометку на новой карточке.

Шамун радостно потер руки.

– Теперь, я думаю, все предусмотрено.

Нед молча кивнул. Он увидел полуобнаженную Лаверн на ступеньках их дома. Он зажмурился. Что происходит с ними? И между ними? Почему все обрушивается сразу, а не постепенно? Почему все так беспечно-равнодушно и жестоко?

– Лаверн.

Шамун поглядел на него снизу вверх, но, так как он больше ничего не сказал, молча опустил взгляд на карточки.

– Для нее все это не существует, – вырвалось у Неда. Он не выносил тех, кто взваливает на других свои личные проблемы – дешевый способ завоевать расположение, угодливая, фальшивая благодарность за любой дурацкий совет.

– Европа для нее не существует. Это всего лишь скопление банановых республик, где все люди продажны, живут на подачки и не умеют отличать хорошее от дурного, Америку от России: к тому же и говорят смешно.

Шамун снова поднял глаза.

– А мы в них не нуждаемся. Мы громада, а они – карлики.

Нед улыбнулся, с облегчением заметив, что Шамун воспринял этот разговор как политический, а не личный.

– Ты с ней говорил?

– Нет, так говорит муж моей сестры в Сэндаски.

– Неужели все американцы так думают?

– Ты меня удивляешь, Нед. Узнав, что я работаю в посольстве США, они спрашивают: «А на кой черт нам посольства?» Для них это бездарный способ тратить деньги налогоплательщиков. Они хотят знать, почему мы должны иметь представительства в нищих странах третьего мира. Центр мироздания здесь, в Сэндаски. Или, скажем, в Фон-дю-Лак.

– Правильно. Но разве наши предки – не выходцы из Европы? И разве мы не должны быть им благодарны?

Мужчины помолчали. Потом одновременно повернулись к окну и увидели на площади то же, что и всегда, во время перерыва на ленч: люди ели сандвичи, сидя на скамейках или прохаживаясь по двое.

– Это не?..

– Да, – ответил Нед, – это Амброз Эверетт Бернсайд-третий. У него даже походка стала бодрей.

– Что с ним случилось?

– После воскресенья я посвящу тебя во все детали. А сейчас я волнуюсь. Мое обычное предчувствие, как у девушки, когда у нее… Ты уж меня прости.

– Два троянских коня в резерве. Перестань беспокоиться.