интимные отношения в разряд несущественной подробности – как норковая шубка: красиво на других, слишком роскошно для женщины моего круга. В первый же несчастный момент, когда мои глаза остановились на тебе, я поняла, что ты человек, с которым нужно быть особенно осторожной. Это не твоя внешность. Меня не влечет к какому-то определенному физическому типу. Было что-то в манере, с которой ты поглядел на меня. От тебя идут сигналы. Мой радар ловит их. Мне кажется, и у меня есть какие-то свои собственные сигналы или что-то в этом роде. Я не претендую на понимание всей этой техники. Но боже мой, Вудс, я мучилась, старалась взять себя в руки, я действительно старалась. Ты совсем не то, что мне нужно. Женат. Дети. Мой босс. Помнишь, когда мы танцевали на том обеде? Я чувствовала, что вся моя тренировка, журча, утекает в канализационную трубу. Когда мы потом шли по городу, я старалась быть честной и объяснить тебе все это ласково, но твердо. Я даже пыталась закончить небольшой ссорой. Но не могла. Ты не помнишь? Теперь все забыто. Но во всяком случае, тогда ты поблагодарил меня. Для тебя убийственно благодарить кого-нибудь. Без заикания ты не мог выдавить из себя ни слова. Это чертово заикание и прикончило меня. Оно показало мне, каков ты внутри, по крайней мере самую чуточку тебя, и превратило мои собственные внутренности в плавленый сыр. И вот я здесь развалилась вместе с тобой на фантастическом ковре Мака Бернса в то время, как должна была бы искать работу в какой-нибудь другой конторе и стараться забыть это происшествие.

Она замолчала. Спустя мгновение Палмер приподнял голову:

– Кончила?

– Полностью.

– У меня вопрос.

– Да?

– Как тебе удается быть такой несчастной и все же такой красивой?

Она ошарашенно взглянула на него.

– Ты уверен, что не злишься?

– Иди ко мне.

– Иду.

Палмер листал последний седьмой спортивный выпуск в «Уорлд телеграм», добираясь до финансового раздела, пока банковский дорогой «кадиллак» плавно катил по Парк-авеню в шестичасовой вечерней мгле. Палмер включил в машине лампочку для чтения и стал изучать цены банковских акций в момент закрытия биржи. Цена на акции ЮБТК поднялась на 25 процентов, и количество проданных акций слегка возросло.

Решив, что, кто бы их ни покупал, ему еще долго до захвата контрольного пакета, Палмер свернул газету и бросил ее на сиденье рядом с собой. Какое-то время он смотрел в затылок шоферу. Потом им овладело странное чувство изолированности. Хотя шофер находился на расстоянии не более полутора-двух метров, Палмер почувствовал себя в полном одиночестве. Ему до некоторой степени нравилось такое ощущение.

Нравилось потому, решил он, что приятно было сидеть здесь, под мягким белым куполообразным светом, словно в витрине магазина, один и в какой-то степени избранный, в то время как весь город невидимой аудиторией проносится в темноте мимо тебя.

Палмер смотрел, как пролетают в величавом ритме освещенные рождественские елки. По вечерам Парк-авеню всегда усеяна маленькими яркими красными точками – задними фонарями машин. Теперь он увидел, что из-за елочных огней вся улица стала праздничной – и задние фонари, и все остальное.

На Семидесятых улицах шофер просигналил левый поворот, и Палмер наклонился вперед. – Джимми, развернитесь и высадите меня на углу. Дальше я пойду пешком.

– Хорошо, мистер Палмер, спасибо.

Палмер нахмурился. За что его благодарят? Он сократил обратный путь Джимми самое большее минут на пять. Неужели пять минут так важно?

– Вы куда-нибудь спешите? – спросил он.

– Домой. Украшать елку, мистер Палмер. Я все откладываю и откладываю это, а осталось только шесть дней. Дети меня убьют…

Машина мягко сделала небольшой круг и остановилась у обочины тротуара, лицом к деловым кварталам города. Пока Джимми выходил, чтобы открыть дверь, Палмер выключил куполообразный свет и поднял газету. – Возьмите «Телли», – сказал он, протягивая газету шоферу, который, как он знал, обычно покупал только «Джорнэл америкен».

– Еще раз спасибо. Спокойной ночи вам, сэр.

– Спокойной ночи.

Большая машина отъехала, а Палмер глубоко вдохнул холодный воздух и посмотрел на небо. Оно было так чисто, что он даже смог разглядеть одну-две звезды – совершенно необычное явление в дымном Манхэттене. Он посмотрел вдоль Парк-авеню и попытался сосчитать рождественские елки. Скоро они слились в одну светящуюся линию. Он перестал считать.

Повернулся и быстро пошел к своему дому.

Планы Эдис по реконструкции дома были блестяще претворены в жизнь. В квартале, почти целиком состоящем из больших, широких трех-четырехэтажных зданий, построенных в начале века, дом Палмера, несомненно, привлекал к себе внимание. Предел в реконструкции, дальше которого не шли местные домовладельцы, сводился к основательной очистке каменного фасада пескоструйным снарядом или окраске его или же к тому, чтобы вставить цельные стекла в оконные рамы. Лишь один смелый новатор построил новый фасад из римского кирпича. Но Эдис поступила иначе.

Палмер и раньше видел здания с ажурным фасадом. Такие обычно строятся в странах с жарким климатом. Посольство Соединенных Штатов в Индии, вспомнил он, использовало современный вариант этой техники. Поскольку Манхэттен лишь изредка превращается в тропики, Эдис объясняла свой выбор бетонно- ажурного фасада тем, что он создает уединение. Она пошла даже на то, чтобы лишиться части драгоценной