– Он думал, что вам может потребоваться моя помощь. – Голос Гейтса звучал вяло и монотонно. Он специально говорил медленно, чтобы было время подумать о том, что он сказал, и побеспокоиться о том, что он решил пока оставить при себе. – Мистер Осборн велел передать, что вы вовсе не обязаны принимать его предложение. Он не рассердится, если вы передумали.
– Пойду возьму чемоданы. – Я решил ответить за нас обоих.
4
Мы попрощались с Нью-Йорком, сидя на заднем сиденье полицейской машины, когда проезжали по туннелю Холланд. Нас с Гейтсом разделяла металлическая решетка. Выглядело это так, будто мы преступники, готовые на что угодно, лишь бы выбраться на волю. Мама по-прежнему мучилась от ломки: наверное, внутренности у нее узлом завязывались. Несколько раз она пыталась заговорить с шефом, но, сказав несколько предложений, начинала извиняться и просила его остановиться у ближайшего туалета. Мы проехали двадцать миль и за это время остановились трижды. Когда мы поджидали маму у первой закусочной, я спросил Гейтса:
– А мистер Осборн часто так делает?
– Если ты хочешь услышать правду, – сказал он, щелкая семечки подсолнечника, – то я скажу так… – он раскусывал их золотыми зубами, одну за другой, а потом сплевывал шелуху в стаканчик с логотипом сети супермаркетов, – и да и нет.
Когда мы сделали вторую остановку, я, будучи непонятливым и обиженным подростком, снова смело к нему обратился:
– Скажите, а этот старикан… – Гейтс немедленно выплюнул шелуху чуть ли не мне в лицо, словно предостерегая меня от неуместной фамильярности. Мы стояли, прислонившись к капоту машины. – Я хочу сказать – мистер Осборн. Он, конечно, миллионер, но все-таки чем вообще занимается?
– Быть миллионером – значит работать двадцать четыре часа в сутки.
Это был умный ответ. Правда, тогда я этого не понимал.
У третьего дорожного ресторанчика я уже собирал силы для следующего дерзкого вопроса. Меня интересовало, как мистер Осборн разбогател. Но у нашего увлеченного поеданием семечек полицейского нашелся вопрос для меня:
– А что с твоей мамой случилось? – Спросив, Гейтс не смотрел на меня. Он переводил взгляд с дороги на пашню и свалку, видневшиеся на горизонте.
– Она отравилась, – буркнул я. Говорят, детали делают ложь более убедительной, поэтому я пролепетал: – Наверное, креветки были несвежие. Вчера вечером мы заказывали ужин из китайского ресторана на дом. Блинчики с овощами пахли как-то странно.
Вдалеке бульдозер сгребал в кучу мусор.
– Твоей маме еще повезло.
– Почему это?
– Многие люди, которые травились, как твоя мама, попадали в больницу.
– На самом деле ничего страшного. Просто кажется, что это серьезно.
– А мистер Осборн думает, что серьезно. В Флейвалле никакой китайщины быть не должно, – предупредил он меня.
– А мне нравится, как они готовят.
– Правда?
Тут мама вышла из туалета. К туфле прилип кусочек туалетной бумаги. Но это еще ничего: Гейтс сделал вид, что не заметил, как мама проглотила таблетку валиума, запив ее шоколадным коктейлем.
Честно говоря, сначала он показался мне еще противнее, чем тот полицейский, который меня задержал. Но потом негр сказал:
– Молодой человек, садитесь вперед, рядом со мной, чтобы ваша мама могла прилечь и немного отдохнуть.
И это были не просто слова: он сложил свою форменную куртку, чтобы она могла подложить ее под голову.
По мере того как мы гнали на запад, мусорные свалки, аллеи и пышные прически постепенно встречались все реже. Мы проезжали по пригородам. Там девушки носили университетские куртки своих парней и слонялись без дела перед магазинами и автоматами с содовой водой. Гейтс срезал дорогу где только можно. Сначала мы проскользнули по окраинам Нью-Йорка, застроенным типовыми домиками с лужайками размером не больше почтовой марки; затем промчались по предместьям побогаче – их улицы были засажены кленами, а в домах было по шесть спален. По мере продвижения вперед блондинок попадалось все больше и больше.
Вскоре на нашем пути стали появляться городки, в которых не было тротуаров, все жители, казалось, ездили на «мерседесах» и «БМВ». Даже парни, сидящие за рулем автофургонов различных служб доставки, выглядели так, будто одевались в самых дорогих и престижных магазинах. Пешеходов там вообще не было. Мне захотелось опять оказаться в Нью-Йорке. Такой тоски я не испытывал и тогда, когда мы жили в Ньюарке. Это чувство не было похоже на ностальгию: мне больше хотелось хорошенько лягнуть пару-тройку мусорных бачков так, чтобы отбросы усыпали все эти аккуратненькие газоны. Если бы Нью-Джерси действительно оказался одной огромной дырой, как я полагал, мне было бы гораздо легче.
Мама, лежавшая на заднем сиденье, не подавала никаких признаков жизни. Слава богу, хотя бы не храпела. Я очень надеялся, что она придет в себя, когда мы прибудем к месту назначения. Не хотелось, чтобы Гейтс помогал мне тащить ее. Теперь мы неслись по автостраде с тремя полосами движения. Нам частенько попадались дорожные знаки, на которых было написано, как далеко мы отъехали от городков, чьи названия мне ничего не говорили. В общем, я понятия не имел, где мы находимся. Вскоре зеленые просторы площадок для игры в гольф уступили место лоскутному одеялу полей, принадлежащих фермерам. По обеим сторонам дороги стояли прилавки с помидорами и кукурузой, выращенной в Нью-Джерси. Заправляли там бледнолицые джерсийские девки, наряженные в шорты из полиэстера и майки. Они с гордостью демонстрировали бретельки своих лифчиков. Вообще-то, они были похожи на двоюродных деревенских сестриц тех девиц с пышными прическами, которые живут неподалеку от нью-йоркских свалок. Мне стало очень не хватать девушек в форменных университетских куртках, хоть я и знал, что ни одна из них не стала бы со мной встречаться.
Потом я увидел дорожный знак, на котором было написано, что до Флейвалля осталось семнадцать миль. Кто-то дважды прострелил жесть этого плаката. У меня появилась иллюзия того, что я знаю, куда мы направляемся, и это навело меня на мысль о том, что неплохо бы возобновить разговор.
– А почему у города, который находится в американском штате, немецкое название?
– Не немецкое, а голландское. Флейвалль значит «Мушиная долина».
Гейтс протянул мне пакетик с семечками. Я взял пригоршню, но пренебрег его стаканчиком, полным лузги, и стал выплевывать ее из окна.
– А что, там много мух?
– Когда мой отец был ребенком, там было полно огромных мух. Он рассказывал, что если вечером входную дверь оставляли открытой, то утром, проснувшись, человек обнаруживал на себе целую дюжину мух, пьющих его слезы. – Шеф полиции опять отсыпал мне семечек и продолжил скармливать ту же туфту: – До того как к нам приехал мистер Осборн, мы просто не знали, что делать с этими мухами.
– Он что, переловил их всех?
– Ну, не сам, конечно.
Я представил, как этот зажравшийся старый хрен нанимает шайку бездельников, которые заливают всю его долину ДДТ и другими вызьшающими рак пестицидами. Что ж, я рад, что у меня появилась еще одна причина ненавидеть Осборна.
– Ему прислали каких-то жучков, которые живут в Южной Америке. И они съели все мушиные личинки еще до того, как они стали превращаться в насекомых. Представляешь: еще в прошлом году их было множество, а на следующий год уже ни одной не найти.
– Эти жучки называются клопы-хищнецы.
– Ты-то откуда знаешь?! – восхищенно спросил Гейтс.
– Ну, у меня довольно хорошие отметки в школе. – Это, конечно, полная чушь, но авось пригодится. На
