кровати.

— Вот! — воскликнула я. — Здесь ты можешь спать сегодня. Нам будет лучше в компании друг друга, ведь на этаже больше нет никого.

Он не ответил и не пошел за мной, когда я побежала за его постелью, а так и стоял, уставясь на матрац.

— Ты не будешь возражать, если тебе придется спать на полу? — спросила я. — Это как будто из какой-нибудь истории… Как будто мы расположились лагерем где-нибудь в пути. Мы укроем тебя еще одним одеялом, чтобы не дуло. И тебе будет тепло и уютно.

Я посмотрела на него и увидела, что он смотрит на меня подозрительно и напряженно.

— А что если я попытаюсь сделать вам больно ночью? — проговорил он.

Я стояла на коленях возле его постели, и мои глаза оказались на одном уровне с его глазами. Глядя в них, я взяла его руки и немного подержала в своих. Я смогла даже тихонько засмеяться, если это можно было назвать смехом.

— Джереми, ты только маленький мальчик. Я сильнее и взрослее тебя. Я не позволю тебе сделать мне больно и не позволю, чтобы ты причинил боль себе. Вот! Это я тебе обещаю.

На этот раз я нашла необходимые слова. Тяжелый груз беспокойства и тревоги, казалось, спал с него. Он улыбнулся мне, и его улыбка была удивительно приятной. Я поняла, что с этой минуты он будет доверять мне полностью. И снова я еле удержалась от желания схватить его в объятья, чтобы он почувствовал мои руки, любящие и защищающие. Но я еще не могла поступить так, потому что Джереми пока не был готов к этому.

Джереми уснул очень быстро, а я еще долго не могла заснуть. Я лежала, прислушиваясь к его легкому, ровному дыханию, и думала о том, что произошло за несколько последних дней: о Брэндане Рейде и его извинениях, о том, как изменилось его отношение ко мне, о вчерашнем дне, когда мы катались в Центральном парке и все между нами было таким странным и непонятным. Так непонятно, так опасно странно… Мои руки как бы вновь чувствовала пожатие его рук, теплых, несмотря на мороз, и я снова, вспомнив, ощутила тепло. Но эти мысли испугали меня из-за того, что мне было приятно погружаться в них. Я постаралась умерить свое воображение и направить свои мысли на иное.

Если мистер Рейд останется на моей стороне, с Джереми можно сотворить чудо. И если мы постараемся справиться с такими срывами, какой произошел сегодня, можно будет достичь реальных успехов. Мисс Гарт, конечно, надо держать подальше от мальчика. Его надо полностью отдать в руки Эндрю и мои.

Подумав о Торе Гарт, я ощутила что-то вроде тошноты и отвращения. И все же я не могла обвинить во всем только ее. Джереми попал в паутину обстоятельств, которые он не мог преодолеть, но и она тоже могла запутаться. За всеми этими неприятными обстоятельствами стояла женщина, обманутая жизнью. Или, может быть, не бывает так, чтобы жизнь нас обманывала? Не создаем ли мы сами этот обман, когда не можем с должной мудростью, мужеством и настроением встречать то, что выпадает нам на долю? Может быть, Тора Гарт слишком долго позволяла себе жить в нереальном мире, и теперь эта фантазия уничтожает ее? Какой из двух миниатюрных портретов привлек ее пылкий взгляд? До какой степени, переодеваясь в платья Лесли Рейд, она отождествляла себя с Лесли? Пыталась ли она понять тот опыт, который выпал на долю ее хозяйки?

Эти мысли не давали уснуть, и я снова попыталась думать о чем-то другом. Я вспомнила об Эндрю. Он был единственным человеком в доме, на которого я твердо могла рассчитывать, даже если не всегда была с ним согласна. Во всяком случае, он обычно говорил правду, как он ее понимал, даже если его слова иногда были горьки и обидны. Он никому не позволит провести себя. Он мог отыскать привлекательные черты в карманном воришке и презирать тех, кто занимал высокие посты. Он обладал остротой взгляда, способного выявить скрытые качества любого мужчины, глубоко запрятанные под его личиной. Так же хорошо он понимал и женщин.

Я знала, что он очень не любит Брэндана. Я знала, что он сочувствует Лесли. Гарт он просто презирал и изводил своими шутками, но мне казалось, что он смог бы меня понять, если бы я рассказала ему о том, что мы с Джереми видели сегодня.

Раздумья об Эндрю не помогли мне заснуть. Вероятно, Эндрю пришел бы в ужас, узнай он о том, что Джереми лег спать на полу возле меня. Завтра он прочитает мне лекцию, если я расскажу об этом. Но кто бы что ни говорил, ничто не остановит меня и не заставит поступать не так, как я считаю нужным. Какую-то часть моей любви, ту, что я раньше отдавала своему брату, я была готова теперь отдать Джереми. Но я должна внимательно разглядеть и понять того, на кого надо было направить свою любовь.

Так я лежала и наблюдала, как красные угли на решетке постепенно стали черными, и слышала, как, шурша, сыпался сквозь решетку пепел, поглядывала на светлое небо снежной ночи за окном и прислушивалась к дыханию мирно спавшего Джереми.

Вероятно, было уже далеко за полночь, когда я тоже заснула. Я видела какие-то сны, временами просыпалась и засыпала снова. Когда часы в доме пробили три, я вдруг проснулась совсем и лежала, прислушиваясь к чему-то помимо часов. Я не услышала дыхания спящего Джереми, поэтому осторожно повернулась в постели, чтобы окинуть взглядом холодную тихую комнату. Между мной и окном что-то двигалось, и я затаила дыхание. Мальчик был на ногах, его силуэт четко вырисовывался на фоне светлого снежного окна. Мягко, почти крадучись, он двигался по направлению к моей кровати. Безумный страх лишил меня сил и дыхания. Страх, что это не тот безобидный ребенок, за которого я его принимала. Он подвержен припадкам сильнейшего гнева и однажды намеренно убил своего отца.

— Джереми? — смогла я наконец выговорить его имя непослушными губами.

В его голосе послышалось огромное облегчение:

— О, вы не спите? Мне очень жаль, что я разбудил вас. Я так замерз… и не мог больше спать.

Я встала и отнесла одно из своих одеял на его постель.

— Быстренько ложись, а я накрою тебя еще одним одеялом. Ты очень скоро согреешься. И тебе нечего бояться.

Мой голос успокоил его, и он скользнул под одеяла, свернулся клубочком, сохраняя тепло, и вздохнул, как совсем маленький ребенок. Я опустилась возле него на колени, взяла его руку и держала ее, пока он не перестал дрожать, а я не спела ему еще раз французскую песенку музыкальной шкатулки. Уже в полусне он стал повторять слова и заснул, шепча их.

В комнате царил покой, снег мягко падал за моим окном и ничто в доме Рейдов не внушало страх.

Следующие дни были блаженно тихими и лишенными событий. Мисс Гарт не приходила, и с Гудзона не поступало никаких новостей. Джереми стал снова спать в своей комнате. Он считал себя в свои девять лет почти взрослым и высказывал презрение, если с ним обращались, как с маленьким. А я, кстати, не сказала Эндрю о том, что случилось в тот тревожный вечер.

Уроки шли успешнее, чем в присутствии Седины, и Джереми работал с таким упорством, что это удивляло Эндрю. Один или два раза я заметила, что учитель смотрит на меня в задумчивости, как будто уже готов немного изменить свое мнение о Джереми.

После ухода Эндрю все дневные часы принадлежали нам, и мы, Джереми и я, начали наши занятия по истории древнего Египта. Джереми обладал живым умом и способностью хорошо усваивать материал. Очень часто он был готов вырваться вперед огромными прыжками и оставить меня, выступавшую в качестве учителя, далеко позади. Но, по крайней мере, я смогла приоткрыть для него дверь в этот новый мир, и это уже было много. Иногда мы забывали о книгах и бродили по площади или исследовали Гринвич-Виллидж. Помимо этого, я старалась, чтобы у мальчика оставалось свободное время и для собственных занятий. Я знала, что он возобновил работу над подарком для дяди.

Некоторые события, происшедшие во время этого периода, обрадовали меня даже больше, чем что- либо другое. Однажды днем Джереми пришел в классную комнату, где я читала книгу, и бросил что-то мне на колени. Я положила книгу и увидела, что это было зеленое шелковое платье, которое я сшила для его